Все свободное сельское население Новгородской земли делилось на смердов и половников. Смерды — это те земледельцы, которые обрабатывали государственные земли; половниками назывались те, кто обрабатывал земли на условиях аренды у частных владельцев; обыкновенным условием аренды было обрабатывать землю исполу, из половины урожая, отсюда и самое название — половник. Половники находились в известной зависимости от владельцев земли и, таким образом, были людьми до известной степени подневольными.
Кроме смердов и половников, в Новгородской земле существовали земледельцы — собственники, которые владели небольшими участками земли и сами обрабатывали их. Они назывались земцами или своеземцами.
Владения их редко стояли в одиночку, и чаще всего были расположены целым гнездом, при чём они владели землей и обрабатывали ее часто совместно, связанные родством или договором.
Таким образом, люди новгородского общества разделялись на особые разряды, при чём основой деления являлось не только имущественное первенство, но и происхождение (бояре). На почве этого разделения на разряды по имуществу создалось и неравенство людей различных разрядов при участии их в общественной и государственной жизни. Не было такого закона, который бы запрещал вечу избирать посадника из какого-либо другого разряда людей, кроме бояр, но вече ни разу, сколько известно, не выбрало на эту высокую должность кого-либо из купцов или житьих людей. В отбывании некоторых повинностей бояре и житьи люди пользовались некоторыми льготами. Положение смердов или многочисленных холопов также не. могло сравниться с положением боярина или житьего человека.
Но на вече могли принимать участие все свободные новгородцы с одинаковым правом голоса. Получалось, таким образом, правило, что в высшем правительстве должны значить одинаково голоса всех новгородцев — и бояр, и житьих людей, и купцов, и чёрных людей, — но спрашивается: могли ли они иметь одинаковое значение при том неравенстве и зависимости одного разряда от других? Конечно, нет. Встречаясь на вече с лучшими — „лепшими» или „вятшими» людьми, по — тогдашнему, как с равноправными вечниками, люди меньшие должны были с особой горечью чувствовать свою зависимость в труд от лепших.
Новгородская смута
И вот на этой почве резкого имущественного неравенства граждан и тяжкой зависимости низшего рабочего населения от немногих капиталистов разыгрывается борьба, наполняющая всю внутреннюю историю Великаго Новгорода буйными и кровавыми сценами. Поводом к проявлению этой розни служило всё. В 1418 г. некто Степанко, простой черный человек, схватил на улице одного боярина и закричал:
— Господа, пособите мне на этого злодея!
Пособники сейчас же нашлись. Боярина схватили, притащили на вече, избили до полусмерти и сбросили с моста, как государственного преступника. Проезжавший на челноке под мостом рыбак сжалился над несчастным и вытащил его. За это народ разграбил дом рыбака. Спасенный боярин захотел отомстить обидчику и, улучив время, схватил его.
Тогда созвали вече на Ярославовом дворе, и чернь и бояре стали друг против друга. Вооруженная чернь разграбила дом боярина и всю улицу, где он имел дом. Бояре решили тогда освободить Степанка, и архиепископ отправился с крестом в руке на вечевую площадь умолять толпу разойтись, указывая ей, что Степанко свободен. Но толпа не угомонилась. Начался грабёж других боярских домов. Бояре, обитатели Прусской улицы, дали отпор нападавшим. Тогда те кинулись на свою демократическую сторону с криками:
— Софийская сторона хочет дома наши грабить!
Поднялся звон по всему городу; с обеих сторон повалили люди к Волховскому мосту, и началось настоящее сражение. В довершение всего разразилась страшная гроза.
Владыка архиепископ с крестным ходом, благословляя крестом на обе стороны, с трудом усмирил озлобленных противников.
В более раннее время, когда князья были более или менее постоянным явлением на новгородском престоле, новгородцы редко умели единогласно сойтись на выборе одного князя. Обыкновенно, лица, торговавшие в Смоленской земле, предпочитали иметь князя из смоленских Мономаховичей, а те, кто вёл дела с Черниговом, непременно требовали князя из черниговских Ольговичей, — все в надежде получить большие льготы и преимущества на местах их торговой добычливости от князей-родичей избранного вечем князя.
Глубокая рознь между богатыми и бедными, наполняя смутой и усобицей жизнь Новгорода, зародила мысль у обеспеченных и сытых искать управы против „голков» и чёрных людей на стороне, у великого князя московского, от которого Новгород зависел в таком важном деле, как хлеб насущный. Это тяготение одной части новгородского населения к Москве вполне совпадало со стремлениями московских великих князей прибрать к рукам Новгород. Когда это стремление определилось вполне и стало действительно угрожать новгородской свободе, против Москвы поднялись и её сторонники в Новгороде, но Новгород оказался уже не в силах противостоять Москве. Издавна существовавшая рознь у Новгорода с его пригородами на почве насильственного захвата и пользования со стороны новгородцев богатствами и землями пригородов, конечно, не сплотила пригороды дружным оплотом вокруг Новгорода, когда определилась ясно конечная победа Москвы.
Москва и Новгород
Военное устройство самого Новгорода было очень несовершенно. Оно состояло въ томъ, что на время войны набирался полк „по розрубу», т.е. по развёрстке, из обывателей самого Новгорода, его пригородов и сёл. Это войско было настолько несовершенно и слабо, что в 1456 г. двести человек передового московского отряда опрокинули под Старой Руссой пятитысячный отряд новгородцев. То же повторилось во дни решительной борьбы с Москвой в 1471 г., когда Новгород потерял одну за другой две армии, а собранная наспех из совсем неопытных воинов-ополченцев третья сорокатысячная армия была разбита на Шелони 42-тысячнымъ московским отрядом, потеряв на месте боя 12.000 человек.
Борьба Новгорода с Москвой обострилась в то время, когда при Иване III произошло окончательное объединение около Москвы всей Великороссы, и Москва и Новгород стояли как два соперника. Чувствуя свою гибель и гибель своих вольностей, которых Москва не хотела сохранять, потому что они совершенно не вязались со всем выработанным ею строем, новгородцы обратились за помощью к католической Литве, но это сочли изменой православию все великорусские города, и последний поход на Новгород Ивана III благодаря этому неудачному обращению к чужеземцам, принял характер национального дела, от которого зависела будущность всей Великороссии. Отсюда и происходило то воодушевление, с каким московские полки шли на новгородцев.
