Жизнь в южной Руси никогда не отличалась особым спокойствием и миром. Каких только народов не насылала степь на её пределы. Сначала печенеги, потом половцы, а раньше всякие авары, угры, торки, косоги и др. жгли и грабили её города, требовали неустанной готовности к защите и бою как от князей, так и от простых людей.
Южно-русские князья XII в. уже разучились твердо держаться один за другого, заводили злые раздоры из-за „малых слов», как говорится в Слове о полку Игореве. Они постоянно воевали друг с другом и в своих распрях нередко сами наводили „поганых» на Русскую землю, отдавая им на разграбление волости своих врагов. „Плакали» тогда города, „тужила» земля, по образному выражению „Слова».
Отдыхают, бывало, монахи Печерского монастыря в Киеве после утрени, вдруг их будит страшный вой: то половцы подкрались к монастырю и грабят его.
Никакие стены, никакие укрепления не могли охранить город. Как из-под земли вырастали полчища хищников, убивали, грабили, жгли, вытаптывали поля. Выедет, бывало, крестьянин в поле пахать — неизвестно откуда возьмутся половцы, убьют стрелой пахаря, заберут в плен его семью и угонят в свои вежи.
Главное занятие жителей Киевской Руси — торговля — давно уже положила резкую грань между бедными и богатыми. В руках князей и бояр XI и XII в. сосредоточились очень большие капиталы. В половине XII в. смоленский князь получал от своего княжества только одной дани, не считая других доходов, 3.000 гривен кун.
Владимир Мономах был в состоянии поднести своему отцу обеденный подарок в 300 гривен золота. Сын некоего Пимона, пожелав оковать гроб св. Феодосия, мог пожертвовать на это 500 фунтов серебра и 50 фунтов золота.
Богатство южно-русских людей держалось на рабовладении. Поля князей и бояр обрабатывались рабами, рабы долго составляли предмет вывоза из Руси в Византию. Рабами становились не только военнопленные, но и все задолжавшие неоплатно; рабовладение получило особенное развитие с тех пор, как стала падать торговля; падению торговли с Византией способствовали больше всего беспорядки в самой Византии, завоеванной крестоносцами — латинянами, а затем засорение торговых путей степняками. Тогда в Киевской Руси начинает приобретать особое значение земледелие; поля князей и бояр обрабатываются рабами и полусвободными наймитами, которых тогдашний закон стремился обратить в полных рабов, пользуясь для этого всякой неисправностью наймита. Князья в своих усобицах начинают преследовать и цели обогащения своих княжеств рабами; если прежде было в обычае угонять иноземных пленников с их родины и селить их у себя, то теперь это делается и по отношению к соотечественникам. Поговорка о волынском князе (XII в.), Роман — „Романе, Романе, худым живеши, Литвою ореши», — свидетельствует о случае, когда этот князь переселил к себе на Волынь пленных литовцев и заставил их работать на своих полях; летопись XII в., рассказывая об удачном вторжении какого-либо князя в область его соперника, иногда заканчивает рассказ замечанием, что победители воротились, „ополонившись челядью и скотом». После иных походов случалось, что пленных рабов, за излишком, распродавали по крайне удешевлённым ценам, как, например, в Новгороде в 1169 г. после неудачного похода Андрея Боголюбского продавали суздальцев по две ногаты за человека.
Жить на Киевском юге простому человеку было, следовательно, не только опасно, но и тяжело. На этой почве опасности и невыгоды не могло не вырастать у людей желания уйти отсюда туда, где спокойнее. С XII века и начинается постепенное запустение Киевской Руси. Уже в 1159 г. черниговскому князю Святославу приходится жаловаться, что в таком богатом и славном прежде крае, как Черниговский, занимавшем первое после Киева место по богатству и многолюдству, живут только княжеские псари да замирённые половцы. Речная полоса по среднему Днепру, с его притоками, издавна хорошо заселенная, пустеет; исчезают целые города, как Юрьев на Роси или Святополч; становятся небольшими селениями цветущие когда-то города, как, например, Любеч. Это запустение Киевской Руси, начавшееся в XII в., завершилось в XIII в. татарским погромом, превратившим цветущие когда-то области Киевской Руси в пустыню. В 1246 г. проезжал из Польши через Киев к татарам папский посол Плано Карпини. На своём пути через Киевскую землю он встречал обгорелые развалины сёл и городов, да безчисленное множество человеческих костей и черепов, разбросанных по полям. В самом Киеве, когда-то столь обширном и многолюдном, что путешественники сравнивали его только с Царьградом, после татарскаго погрома едва насчитывалось 200 домов.
Главная волна переселенцев с Киевской Руси направлялась отсюда на северо-восток в отдаленный Ростово-Суздальский край. Сюда до сих пор проникали переселенцы только из Новгорода, а с юга не было прямоезжей дороги в этот глухой залесский край. Когда в 1015 г. князю Глебу пришлось из его Муромской области проехать в Киев, то он взял путь на Волгу, пересёк ее выше Твери и отсюда поехал на Смоленск, чтобы по Днепру спуститься в Киев. Вот какой кружный путь надо было проделать, чтобы попасть в начале XI века из Мурома в Киев. В конце века считается за особый подвиг пройти прямо в Ростовскую землю „сквозь вятичей», т.е. через нынешние Орловскую и Калужскую губернии. Сам Владимир Мономах, перечисляя свои подвиги, упоминает о поход „сквозь вятичей», как достойном памяти деле. Но к середине XII в. эта дорога сквозь вятичей становится настолько прямоезжей, что сын Мономаха, Юрий Долгорукий, водит по ней свои полки. Движение непрерывных волн переселенцев проложило, очевидно, к этому времени свободный прямой путь с юга на север.
Не находя на родине спокойствия и безопасности, необходимых для мирного труда, люди стали уходить на север, за Оку, в отдаленный Суздальский край.
Нелегко удавалось поселенцу устроиться на новом месте. И теперь еще здесь не сразу можно найти места, удобные для поселения; а в XII веке новосёл с великим трудом отыскивал сухое и чистое место, на котором можно было бы хоть с некоторым удобством поселиться. Местами, где прежде всего селились здесь люди, были нагорные берега рек, сухие рамени вековых непроходимых лесов. Заниматься земледелием в этих краях можно было только выжигая лес и расчищая пашни. Кроме земледелия, к услугам поселенца была разработка лесных угодий — охота, бортничество, лыкодёрство, рыболовство, смолокурение и т. п.
Эта глухая страна всегда доставалась в княжение самым младшим членам княжеского рода. За ней никто из князей и не гнался: велика ли корысть от смолокуров и лыкодёров, которых еще не сразу и разыщешь в их лесных дебрях.
Но вот с конца XII века эта земля перестаёт быть такой глухой и незавидной. Волна переселенцев, все увеличиваясь в размерах, текла сюда уже целую сотню лет. Сторона становилась все заселённее, обработаннее, стала давать большой доход. А главное — жилось здесь спокойно. Никакое нападение врагов не могло сюда достигнуть.
В 1097 г. собравшиеся на съезде в Любече князья послали княжить в области Ростова и Суздаля одного из самых младших в своей среде — младшего сына Владимира Мономаха Юрия Долгорукого. В то время это еще была незавидная глухая сторона, и потому все князья охотно уступили ее младшему родичу.
Киевская Русь начинает пустеть, а Суздальская — заселяться. Прекрасно понимая, что увеличение населения усилит и обогатит страну, а, следовательно, сделает сильнее и богаче её князя, Юрий Долгорукий, его сын Андрей Боголюбский и их преемники охотно принимают новосёлов и стараются устроить их как можно лучше. Уже Юрий Долгорукий заботливо строит целые города для переселенцев, даёт им всякие льготы, ссуды, рассрочки платежа податей и тем, конечно, больше привязывает новоприходцев к новому месту. И Юрий, и Андрей справедливо могли считать себя устроителями и создателями этой страны.
„Я всю белую Русь городами и сёлами великими заселил и многолюдной учинил!», — говорил про себя Юрий Долгорукий.
Киевские князья этого про себя сказать не могли. Там, на юге, князья были пришельцами в страну, в которой они нашли готовый государственный уклад, там всю землю устроили города с их вечами во главе. Здесь же, на суздальском север, народ приходил в землю, которую устраивал князь. Эта перемена не могла не отозваться на взаимных отношениях князей и народа и не изменить их в пользу верховенства первых. Почувствовав себя старше, князь, как первый заёмщик и устроитель земли, стал считать себя и свою семью собственником этой земли. Ведь на его землю, по его зову, идёт народ, от него получает подмогу, значит, он князь, хозяин и господин всего.
Край оживал на глазах князя: глухие дебри расчищались, пришлые люди селились на новях, возникали промыслы, новые доходы прибывали в княжескую казну. Князю казалось, что это он всё делал, что это все плоды его личной деятельности.
Здешние князья привыкали поэтому смотреть на свои княжения, как на свою полную собственность, которую они сами себе заработали, а потому вправе распоряжаться ею, как хотят: могут завещать ее кому хотят, отдать в приданое за дочерью, оставить жене.
С XIII века у князей Суздальской области и устанавливается такой взгляд на свои княжения. Они смотрят на них, как на свои хозяйства, уделы, которыми они владеют и которые устраивают.
