Гражданская война выбросила за пределы нашей страны огромные массы русских людей. О русской эмиграции на Западе написано и опубликовано множество материалов, столь же подробно освещена жизнь русских эмигрантов на Дальнем Востоке. Напротив, о русской эмиграции в Западном Китае широкой публике практически ничего не известно. Статья Михаила Зражевского рассказывает о грандиозных событиях в Синцзяне, провинции Китая, принявшей немалое число семиреченских казаков и белогвардейцев, не пожелавших жить под властью большевиков. Оказалось однако, что гражданская война не стала для них последней…
Михаил КАЗЬМИН
К началу тридцатых годов провинция Синьцзян оставалась островком спокойствия и благоденствия в охваченном распрями Китае. Отделенная от центра пустынями и бездорожьем, она не была источником мятежей, опасных для центральных властей. Успешно раскрытую и обезвреженную с традиционной жестокостью губернатором Янем попытку заговора можно не принимать в расчет. Что значат отрубленные прямо на банкете две головы и один расстрелянный публично по сравнению с шанхайской резней?! Жителям провинции не было нужды прятаться от ретивых вербовщиков какого-нибудь генерала и разбегаться от оборванных солдат Чан Кай-ши.
Мир и процветание царили здесь: налоги были легки и часто их платили по желанию. Налог с торговли, по свидетельствам очевидцев, составлял 1% и хотя акцизы на вино и табак были, система лицензирования отсутствовала, не было и подоходного налога. Земли было столько, что каждый желающий, заплатив мизерную пошлину, мог выбрать любой кусок для обработки. Разбой был практически неизвестен. Власти боролись не столько с криминалом как таковым, сколько с его причинами. Существовала довольно оригинальная теория о том, как искоренить преступность: считалось, что люди воруют по двум причинам — либо из нужды, либо в силу испорченности, поэтому первых нужно удовлетворить, а вторых наказать. В течение семи дней преступник должен был быть изобличен, иначе наказание падало на голову местных властей. Очевидцы утверждают, что караваны безбоязненно передвигались по горам и пустыням, и в трактир можно было идти, оставив свое имущество на дороге. Мирного течения жизни не смогло поколебать даже убийство губернатора Яня на обеде, посвященному выпуску студентов Русской школы. Виновные были казнены, а его место занял министр внутренних дел Чин Шу-чжэнь.
Первые признаки надвигающегося мусульманского восстания проявились в 1930 году в Турфане — городе, известном своими мирными уйгурами и сладкими дынями. Недостатка в амбициозных смутьянах, как известно, нет нигде. Подобная группа, предводимая неким религиозным учителем Ахуном, существовала и в Турфане. Когда о деятельности группы стало известно властям, ее члены, опасаясь репрессий, бежали в горы. Оттуда они связались с молодым офицером гарнизона провинции Ганьсу, дунганином по национальности, и призвали его помочь единоверцам. Хотя начальник гарнизона генерал Ма Цзу-ин (запомним это имя) и сочувствовал восставшим, он запретил кому бы то ни было отлучаться со своих постов. Но все же 23 дунганских солдата примкнули к мятежникам. Командир китайского гарнизона Турфана Ма Фу-мин, тоже дунганин, уговорил своего соотечественника не предпринимать никаких действий, дескать, время еще не пришло. Таким образом мир был восстановлен.
Следующий мятеж спровоцировали сами власти. Предыстория его такова. Город Хами издавна управлялся одной мусульманской семьей, глава которой носил титул вана (князя) и являлся владельцем всей земли, так что подданные его были и арендаторами. Никаких податей ван не платил, за исключением посылки десятка баранов к столу губернатора на китайский Новый год, в ответ китайское правительство платило вану жалованье в размере 1200 ланов серебром. Убыток невелик — считалось, что мир дороже. К 1930 году подобного рода феодальные отношения выглядели анахронизмом, а для китайских чиновников, вооруженных идеями Второй (гоминдановской) революции, это было просто бельмом в глазу. Смерть старого правителя Махмуд-Шаха явилась для китайских властей сигналом к действию. Наследник Назир и его первый министр Йолбарс-хан, явившиеся за формальным утверждением в Урумчи, были задержаны, и хотя министр был отпущен с получением должности главного перераспределителя земель и в сопровождении толпы китайских советников, наследник так и остался под надзором, получив сомнительную должность «высокого советника». Княжество было поделено на три района, все арендаторы стали собственниками обрабатываемой земли. Теперь каждый был обязан платить налоги прямо провинциальному правительству в Урумчи.
Со стороны все это выглядело красиво и современно, но уйгуры с большим недоверием отнеслись к тому, что власти из уйгурских стали полностью китайскими. Кроме того, на части конфискованных земель были поселены беженцы-китайцы из провинции Ганьсу. Взамен конфискованной земли уйгурам была предложена земля неорошаемая. Отношения к властям это не улучшило. Богатые торговцы тоже не обрадовались новым порядкам, так как их лишили привилегий, которыми они пользовались раньше. Явилась на свет петиция, где перечислялись все несчастья, свалившиеся на головы жителей Хами, но власти никак на нее не отреагировали, хотя она была подписана представителями всех слоев населения. В общем, причин для восстания было предостаточно.
Йолбарс-хан начал готовить очередное выступление. В его загородное имение Аратам стало свозиться оружие, боеприпасы, продовольствие. Но гром грянул раньше, что в такой наэлектризованной атмосфере не удивительно. Причиной конфликта явился молодой повеса Чэнь, который по протекции занял место сборщика налогов в одном из близлежащих к Хами селений. Используя свое служебное положение, он склонил уйгурскую девушку к сожительству. Отвечала ли она ему взаимностью, неизвестно, но группа молодых людей, предводительствуемых религиозным учителем, ворвалась на вечеринку, посвященную сговору молодых, и убила самих жениха и невесту, а также отца девушки. Были убиты пьяные телохранители, а их оружие захвачено. В туже ночь были разгромлены два военных поста в Тулухо и Лаомахо, вырезаны сотни семей китайских переселенцев. После учиненного погрома восставшие почувствовали себя настолько сильными, что решились атаковать китайскую часть города Хами.
Чтобы полнее представить себе события тех дней, посмотрим на карту города, составленную в 1907 году Маннергеймом, будущим финским маршалом и президентом, а тогда офицером русской армии. Город состоял из четырех районов на берегу речки Нарын. На левом берегу располагался многоэтажный ханский дворец, окруженный глинобитными мазанками, где жили дворцовые слуги. В доброе время престарелый хан Максуд-Шах, носивший еще и почетный титул властителя Гоби, находился во дворце со своим гаремом. Дома его слуг выглядели, мягко говоря, не очень роскошно и грязные дети, играющие в пыли, только усиливали впечатление нищеты. Километрах в двух ниже по течению располагался укрепленный Старый город, где находились китайские учреждения и казармы китайского гарнизона. Между ханским дворцом и Старым городом находился Новый город, населенный китайцами, дунганами и уйгурами. Здесь располагалось сердце города — базар, на котором каждая национальность занимала свою деловую нишу. Китайцы были поварами, банкирами и старьевщиками, дунгане содержали трактиры и караван-сараи, а уйгуры продавали овощи и фрукты. Мусульманские кварталы располагались на правом берегу реки. Недалеко от города был аэродром, на котором приземлялись самолеты, обслуживавшие линию Берлин-Шанхай.
…Укрепленную часть города взять с ходу восставшие не смогли. К Йолбарс-хану
присоединились казахи. Посланные против мятежников 300 китайских солдат были встречены на подступах к городу и уничтожены. Однако развить успех повстанцам не удалось, так как прибывшие из Аксу войска сняли осаду с цитадели Хами и предали огню и мечу уйгурскую часть города. Мирное население, страшась карательных мер, разбегалось по окрестностям.
Посольство, возглавляемое Йолбарс-ханом, отправилось за поддержкой к самому молодому и энергичному из генералов Ма. Двадцатиоднолетний Ма Цзу-ин давно ждал подходящего случая, чтобы самому вмешаться в эту борьбу и занять место губернатора Синьцзяна, а там, может, и выкроить какое ни есть государство с собою во главе. Амбиций у него хватало. Отобедав с Йолбарс-ханом в Сучоу, Ма Цзу-ин совершает стремительный переход во главе конного отряда в 500 сабель и оказывается под стенами Хами. Боевые качества этого дунганского отряда были довольно высоки, поэтому китайцы поспешили спрятаться за высокими стенами старого города. Объединенное мусульманское войско, не имея артиллерии, с энтузиазмом ринулось на стены. Как описывают очевидцы, сражения под стенами Хами отличались свирепостью и жестокостью и совсем не походили на ссоры китайских генералов.