Первые известия о школах и училищах в древней Руси относятся ко временам распространения христианства. По словам летописи, Владимир Святой «начал ставить по городам церкви и священников, и люди на крещенье приходили из городов и сёл. Приказал он также брать у лучших людей ребят и отдавать их в научение книжное; матери же детей сих плакали по ним, будучи еще не тверды в вере, как по мертвецам». По другому известию, первый русский митрополит Михаил советовал князю Владимиру устроить училища „на утверждение веры и собрать детей в учение», и князь Владимир „велел собрать детей знатных, средних и убогих и отдать их по церквам священникам и причётникам в научение книжное». В 1028 году сын князя Владимира Ярослав собрал в Новгороде 300 человек детей и велел „учити их книгам».
Таким образом первые школы на Руси возникли вместе с распространением христианства и имели своей целью „утверждение веры» путём „учения книжного».
По мере распространения христианства, число школ росло и увеличивалось по городам. Школы устраивались при церквах и в монастырях. Обилие переводимых с греческого книг, существовавших тогда, показывает, что школа делала свое дело — создавала читателя и любителя просвещения. Сын великого князя Ярослава, Святослав, все клети своего дворца наполнил книгами, его племянник Владимир Мономах сам был писателем, отец же Мономаха Всеволод знал пять языков. В летописи 1097 года упоминается, что преподобный Нестор ездил во Владимир на Волыни для обозрения училищ и наставления учителей.
Правнук Ярослава, князь Роман Смоленский (1180 г.) завёл у себя в городе что-то вроде высшего училища, где учили даже латинскому языку. Князь Роман всё своё имущество тратил на книги и училища и когда умер, то смольнянам пришлось хоронить его за свой счёт. Книга, учение книжное были вообще в большом почёте, и послесловия многих письменных памятников тех времён содержат одушевлённые похвалы „учению книжному»:
„Велика бо бывает польза от учения книжного, — гласит одна такая похвала; — книги наставляют и учат нас пути покаяния; мудрость обретаем и воздержание от словес книжных; книги, как реки, напояют вселенную, они — источники мудрости; неисчётна глубина книг, они утешают нас в печали, поддерживают в подвиге«.
Падение Киевской Руси и нашествие татар подорвали в корне начатки просвещения в Южной Руси. На суровом Суздальском севере было не до учения, не до почитания книжного, впору было только отбиваться от дикого зверя и зарабатывать тяжёлым трудом себе пропитание. Школы становятся редки, грамотность ютится по монастырям, просвещение не идёт дальше переписки книг и заучивания наизусть их содержания. Даже среди князей становятся часты лица, „не гораздые грамоте», как, например, Дмитрий Донской.
К началу 16 в. приходится уже жаловаться на недостаток грамотных людей. «Не можем добыти, кто бы горазд грамоте, — писал новгородский митрополит Геннадий; — кто хочет учиться, тот не может достать силы книжные, а другие не хотят учиться, а если учатся, то не от усердия… Мужики-невежи берутся учить ребят, да только речь им портят; отойдёт такой ученик от мастера (т. е. от учителя) и еле бредёт по заученной книжке, а другую, незнакомую, не всегда и прочтёт».
В 1551 г., когда царь Иван Васильевич „строил свои государства», возник, конечно, вопрос и о народном просвещении и образовании. Собор духовенства, созванный царём Иваном, так называемый Стоглавый, установил, что, действительно, в Московском государстве учиться негде:
«Учителя, какие есть, сами мало умеют и силы в божественном писании не знают. А преж сего в Российском царствии на Москве, и в Великом Новгороде, и по иным городам многие училища бывали». Собор духовенства, признавая, что такое «небрежение» нельзя больше терпеть, постановил: «В царствующем граде Москве и по всем градам протопопам и старейшим священникам и со всеми священники и диаконы, коемуждо во своём граде, по благословению архиерея, избрать из своей среды добрых священников и диаконов и дьяков, женатых и благочестивых, имущих в сердцах страх Божий, могущих и иных наставлять грамоте, чтению же, пению и письму гораздых, и у тех священников, диаконов и дьяков учинити в домах училища, чтобы все священники, диаконы и все православные христиане каждого города давали своих детей на ученье грамоте, книжному письму, церковному пению и чтению; учителя должны были блюсти своих учеников, беречь и хранить их, наказывать и поучать страху Божию и всякому благочинию по церковному чину, ничего не скрывая, чтобы ученики все книги учили»…
Таким образом правительство Московского государства задумало создать училища при источниках всего тогдашнего знания и мудрости, т.-е. при церквахъ, а учителей думало найти среди тех, кто по самому своему занятию не мог не знать грамоты.
Постановление Стоглавого собора мало подвинуло вперёд дело школьного обучения. Школы кое-где устроились, а, большей частью, распоряжение осталось неисполненным: повсеместного открытия школ не произошло — не было учителей, не было и общего желания учиться. Среди лиц церковного клира часто встречались безграмотные. „Приведут ко мне мужика ставиться в священники, — писал новгородский митрополит Геннадий, деятель конца 15, начала 16 вв., — и я велю ему апостол читать, а он и ступить не умеет, я велю ему псалтырь дать — и по тому еле бредёт, я откажу посвятить его, а мне говорят: „Такая уж земля, господине; не можем добыть кто бы горазд был грамоте!» и бью мне челом, просят: „Пожалуй, господине, вели научить его». Я прикажу учить такого ставленника говорить ектении, а он и к слову пристать не может; ты говоришь ему то, а он иное говорит; велю учить азбуку, а они поучатся немного, да и просятся прочь, не хотят её учить».
Но если так трудно обстояло дело со школой в 15 и первой половин16 в., то нельзя утверждать, что так было и дальше. До нас дошло много свидетельств, которые говорят, что на Руси второй половины 16 и в 17 в. школа не была совсем уж редким явлением, и „школьные домы» имелись в городах.
Жизнь с её властными требованиями, очевидно, сделала своё дело. Разросшаяся из удельного княжества в Московское государство страна нуждалась в грамотных людях. Они были нужны не только в церквях и монастырях, но и в приказах в Москве, в земских и воеводских избах по городам, нужно было быть грамотным, чтобы написать просьбу или жалобу в суд, чтобы расписаться в качестве свидетеля, прочесть присланную казённую бумагу, сосчитать и записать казённое добро, к которому приставляли человека, обязывая его следить за сбором этого добра.
Тогда-то государственная и общественная нужда в грамоте и грамотных людях и породила требование на школы.
Надо думать, что тот же приход, который содержал храм, выбирал священника и причт, посылая их для посвящения к архиерею, устраивал при своём храме богадельню и школу. При жилье священника или одного из причётников отводилась особая изба или клеть, где бы „ребятам грамоте учиться». Учителем такой школы, содержимой на средства прихода, был кто-нибудь из причта. Кроме таких школ при церквях были в Московском государстве и вольные, так сказать, учителя, „мастера», как тогда говорили, которые кормились тем, что учили ребят. Такие учителя выходили из не имеющих места причётников, из отставных подьячих, просто из любителей книжного и школьного дела. Учили они или у себя на дому, имея для этого особое помещение, или ходили по дворам, нанимались в домашние учителя и учили только детей тех, кто их нанял.
