Со времён царя Ивана Грозного стали строго разделять уголовные дела: дела мелкие, вроде татьбы, т.е. воровства, остались подсудны суду наместников, дела же разбойные, душегубные отошли в ведение губных старост. Губные старосты не должны были вступаться в суды наместничьи или земских старост и земских судеек, а эти последние не могли вмешиваться в суды губных старост.
В царствование Грозного был выработан особый устав для суда губных старост — „Устав о разбойных и татебных делах», который определил ведомство уголовного суда, порядок судопроизводства, следствия, удовлетворения пострадавших от разбоя и грабежа.
Уложение царя Алексея Михайловича, усилив наказания за татьбу, разбой и грабёж, оставило в силе все узаконения Разбойного Устава с его дополнениями.
Губные старосты не только должны были ловить и судить разбойников, но и накрепко „обыскивать» всякое подозрение в разбое, когда оно возникало на кого-нибудь. Одним из средств сыска был обыск, т.е. допрос местных жителей о том, кто у них на посаде или в уезде разбоем занимается, лихим людям притон даёт, верны ли слухи, что вот такой-то и такой-то промышляют грабежом и разбоем. Губные старосты, или их помощники и подчиненные, должны были для таких опросов разъезжать по всему уезду. Не требовалось, чтобы показывавший сам видел или имел верные доказательства для обвинения кого-нибудь в разбое; для того, чтобы назвать кого-нибудь разбойником и душегубом, ведомым лихим человеком или хорошим добрым человеком, довольно было, если обзывавший так другого сам верил этому.
На основании многих согласных показаний, что такой-то человек ведомый разбойник и не только теперь, но и „допреж сего крадывал», оговоренного хватали, на имение его накладывали арест. Обвинённый мог обвинять самих обыскных людей только в тех случаях, когда не все обыскные люди согласно говорили о нём, что он вор и разбойник, а были голоса и за его доброе поведение. Тогда приказывалось „сыскати про то всякими сыски». Если обвинительные речи доказчиков оказывались ложными, то, по Уложению, предписывалось „взыскать с виновных пени и десятого человека бити кнутьём». В 1669 г. велено было давать веру только тем обвинителям, которые о душегубстве „ведают подлинно, или видели и скажут именно». Оговорение человека называлось „облихованием» его.
Облихованного человека немедленно брали под стражу, а его имущество описывали. Въ назначенный день обвинённого приводили на суд к губному старосте, в губную избу. Если обвинённый запирался, не хотел рассказать подробности преступления, назвать соучастников и т.п., то его подвергали пытке. По свидетельству современника, служившего в подьячих, одним из самых употребительнейших видов пытки был такой: обвиняемому связывали сзади руки в опущенном положении, привязывали к ним верёвку, которую перекидывали через блок, укреплённый в потолке, и этой верёвкой тянули руки вверх, причём он, по мере поднятия тела, выворачивались из плеча. В этом положении пытаемого били кнутом или палкой, встряхивали, подпаливали медленным огнём и при этом расспрашивали, признаёт ли он себя виновным, сделал ли вот это и это, были ли с ним такие-то люди и т.п.
Редкий человек мог стерпеть ужасную боль и не ответить на вопросы так, как того желал судья, т.е. зачастую совершенно не согласно с истиной; невинному приходилось в таких случаях наговаривать на себя, виновному говорить не то, что он мог бы сказать.
Пытке обвинённый подвергался не один раз, а три. Если в первой пытке он сознавался в том, в чём его обвиняли, его пытали ещё раз: не виноват ли, дескать, в иных разбоях и грабежах. Если пытаемый оговаривал кого-либо в соучастии, оговоренного ставили с ним „с очей на очи», т.е. приводили на суд, ставили перед обвиняемым и спрашивали, знает ли он его, и при этом снова пытали, не снимет ли, дескать, оговора, не скажет ли, что он оговорил приведённого ложно. Все оговорённые привлекались к делу; это называлось «привлечение по языку».
Оговоренного арестовывали, и если оговоривший продолжал и на пытке утверждать, что говорит правду, начиналось дело и тоже с пыткой против оговорённого.
Запрещено было только давать веру оговору обвиняемым тех, кто его представил на суд и захватил на месте преступления.
