В Московском государстве обрабатывавшее землю население делилось на два больших разряда: на крестьян черносошных, которые жили на „чёрных» или государственных землях, и на крестьян, которые жили на землях, принадлежавших, как вотчины или поместья, служилым людям. Черносошное крестьянство жило по преимуществу на севере страны, сосредоточиваясь в бывших владениях Великого Новгорода. В середине страны и на её южной границе земледельцам приходилось селиться уже на землях, которые правительство отдавало служилым людям.
Само слово «крестьянин» однозначно со словом «христианин». Называть земледельцев крестьянами стали приблизительно с ХІV века, быть может, в отличие от язычников дикарей — звероловов финнов, в стране которых стало жить с XII века христианское население, перебиравшееся сюда с беспокойного юга и начавшее здесь заниматься земледелием.
В южной Руси земледельцев звали просто „люди» или „чёрные люди», „смерды», „земяны». В Московском государстве крестьянином называли человека только если он занимался обработкой земли. Бросал человек тех времён землю — переставал и называться крестьянином, становясь вольным, гулящим человеком, как тогда называли людей, не пристроившихся ни к какому определённому делу.
Черносошные крестьяне
Земля, на которой жили черносошные крестьяне, считалась государственной, „за государем», но крестьяне могли распоряжаться ею во всей своей воле. „Земля великого государя, — говорили они, — а нашего владения».
Крестьяне чёрных волостей передавали свои участки земли по наследству, вкладывали их в монастырь, закладывали, продавали, а выборные или приказные судьи утверждали эти сделки, считавшиеся, следовательно, вполне законными.
Черносошные крестьяне жили отдельными семьями на своих участках земли. Семьи эти достигали иногда очень больших размеров и составляли целые деревни, которые или обрабатывали общее имущество сообща, или делились. При этих дележах часто уговаривались, что из имущества считать по-прежнему общим и что поделить. Движимое имущество делили обыкновенно начисто, оставляя в общем пользовании пашню — „деревню», — лодки, долговые обязательства, заключённые до делёжки. Условия раздела писались в особой грамоте, в которую иногда включалось условие „жить вместе и пити и ести вместе». Грамоты, в которых записывались условия совместной жизни, назывались „складными грамотами», а сами, заключившие условия — складниками.
Бывало и так, что складники владели каждый своей долей пахотной земли, а прочими угодьями — лугами, рыбными ловлями и т. п. все складники вместе, не в разделе.
Московское правительство мало вмешивалось в права чёрных людей на землю, которую они обрабатывали, но зорко следило за одним — чтобы чёрная земля впусте не оставалась и платились в государственную казну все причитающиеся с неё сборы. Для этого правительство старалось стеснить черносошного крестьянина в его праве бросить землю и уйти. Это дозволялось черносошному только тогда, если он на свое место ставил нового земледельца.
Черные люди признаются со стороны правительства владельцами черной земли лишь постольку, поскольку оказываются исправными плательщиками казённых податей. В Устюжском уезде случилось, что крестьяне — „вотчичи», владевшие раньше участками земли, бросили их „от бедности» и стали „шататься междвор»; пока они „шатались», начальство отдало их земли „иным крестьянам».
Вернувшись на прежние места, старинные „вотчичи» стали просить, чтобы им отдали прежние их деревни, которые числятся за ними „по старым писцовым книгам и крепостям», или взыскать стоимость земли с тех, которые теперь пашут их деревни, но правительство отказало „вотчичам» в иске на том основании, что, пока они „бегали по иным городам, не хотя платить податей», новые владельцы „пустые деревни строили и подати платили».
Строго следило правительство и за тем, чтобы земли чёрных крестьян не попадали в руки владельцев, которых закон избавил от платежа податей.
Таким образом чёрные крестьяне были собственниками своих земель лишь постольку, поскольку это не нарушало видов правительства, и простого распоряжения великого государя было достаточно, чтобы отдать ту или иную черную землю в поместье или пожаловать в вотчину служилому человеку. Тогда черносошный крестьянин из работника на себя и плательщика казённых сборов становился работником и на служилого человека, не переставая быть плательщиком казённых сборов.
Въ таком положении в XVI веке, по мере того как московское правительство, устраивая оборону страны, раздавало всё больше и больше земель служилым людям, очутилось большинство земледельческого населения страны.
Крестьяне жили тогда в деревнях. Поселения тогдашних крестьян имели следующий вид: вокруг небольшой деревянной церковки-обыденки размещалось безпорядочно пять, шесть крестьянских дворов, редко больше. То было „сельцо». Церковь ставилась обыкновенно на пригорке. С невысокой колокольни можно было увидеть в некотором отдалении от сельца „деревни», совсем не похожие на то, что мы теперь называем этим словом. Тогда деревней называли два, три двора (а то и один — починок), возникшие среди леса, деревьев, отсюда и самое название — деревня.
Около каждого двора расстилалось свое пахотное поле, всегда огороженное ради защиты посевов от диких зверей. За оградой тянулся лес, или шла нетронутая целина. Пахотная земля делилась на три поля: озимое, яровое и «пар». Часто около заселенного починка можно было видеть заброшенную пашню, возле неё развалившуюся избушку, иногда не одну и не две. Брошенные пашни и покинутые избы, строившиеся, кстати сказать, очень легко, тянулись иной раз на довольно большое расстояние. Зато путнику случалось вдруг среди дремучего леса набрести на расчищенные участки земли и проехать одну за другой несколько деревень в два, три двора, встретить даже сельцо.
Такой непривычный для глаза современного человека вид тогдашней деревни зависел от того, что свободный арендатор чужой земли, крестьянин, был волен оставить ее и перейти в другое место, к другому землевладельцу, конечно, рассчитавшись с первым. Точно так же и землевладелец мог согнать со своей земли крестьянина, покончив с ним все расчеты по аренде.
В поисках лучшей земли и более лёгкой обработки крестьяне переходили от одного землевладельца к другому. Поэтому и встречались в деревнях заколоченные избы, заброшенные поля.
Крестьянская аренда
Каждый крестьянин договаривался с землевладельцем особо и селился на том участке земли, какой по уговору заарендовывал иногда один, а иногда с детьми, племянниками и братьями. Случалось, что и не родственники, сговорившись, снимали вместе один участок земли. Обыкновенно крестьянин снимал столько земли, сколько был в силах обработать, «занимал земли, куда топор, коса и соха ходили», т.е. насколько сил хватит, отчего и само пользование землёй долгое время называлось „посильем».
Земля измерялась тогда „обжами» на севере России, и „вытями» в местах около Москвы. Размер выти и обжи зависел от качества почвы. Выть доброй земли заключала в себе до 18 десятин в трёх полях, выть худой — до 24 десятин и даже более.
Некоторые крестьяне брали целую выть, другие половину, третьи четверть, даже одну шестую и восьмую части. Снимая у землевладельца посильную долю выти или обжи, крестьянин в особом письменном условии — „порядной грамоте» — уговаривался с землевладельцем, сколько он ему должен платить за пользование землёй. „Новоприходец» почти всегда должен был представить нескольких поручителей, которые ручались, что он будет жить за их по- рукой в селе „во крестьянех», пашню пахать и двор строить, поля городить, пашни и луга расчищать, жить тихо и смирно, корчмы не держать и никаким воровством не заниматься. В случае неисполнения обязательств, крестьянин или его поручители, платили „заставу» — неустойку.
Крестьянские подати
Земля в то время, особенно в русском климате, при тогдашних очень грубых и неумелых способах обработки, доставляла много затруднений земледельцу. Дикую, поросшую иногда вековым лесом землю приходилось расчищать и возделывать, перед тем как засеять, с большим трудом.
Для обработки земледелец нуждался в рабочем скоте и орудиях, для засева нужны были семена, да сверх того приходилось иметь под рукой хлеб для прокорма, пока земля не принесёт своего плода. Кроме того, надо было заплатить подати.
Для уплаты податей, как и на первое обзаведение на новом месте, на прокорм до нового урожая нужны были средства. А откуда их было взять тогдашнему крестьянину при его бродячем образе жизни?
Новосёл-арендатор шёл тогда к помещику и просил дать ему взаймы в „ссуду» или на „подмогу» денег на покупку земледельческих орудий, коровы, лошади, просил дать семян, одолжить орудия труда и т.п. Помещик охотно исполнял такие просьбы, но брал с крестьянина особую запись вроде векселя, или по-тогдашнему „кабалу». В кабальной записи прописывалось: сколько брал крестьянин взаймы, устанавливался срок уплаты, проценты. В счёт уплаты за аренду за взятые взаймы деньги, семена, орудия, лошадь крестьянин должен был работать на помещика, обрабатывать хозяйскую землю. Это называлось „изделье», или „боярское дело».
Уйти от хозяина крестьянин мог, только рассчитавшись с ним, т.е. уплатив ссуду — „боярское серебро», выплатив аренду, да ещё внеся так называемое „пожилое» — сбор, взимавшийся с крестьян, как бы за пользование хозяйским двором и избой. В конце концов получалась довольно крупная сумма, собрать и выплатить которую для крестьянина было очень трудно.
