Вечем в древней Руси называлась сходка взрослых домохозяев, жителей одного города, для решения сообща каких-либо дел, касающихся их городской жизни. Сходки эти существовали издавна, задолго до призвания князей, при первых князьях и до самых тех пор, как поднялась Москва, вобравшая в свои пределы отдельные земли или волости, на которые распадалась в древнейшее время Русь.
Волостью или землею назывался в XI — XII вв. целый округ, вмещавший в себе несколько городов. Один из этих городов считался старшим или „великим», а другие города были только „пригородами» этого старшего города, по имени которого называлась, обыкновенно, и самая земля. Летописец, живший в конце XII века, отметил такое устройство Русской земли, как исконное: „Новгородци бо изначала, — писал он, — и смоляне (жители Смоленской области), и кыяне (киевляне), и полочане (жители Полоцка), и вся власти (волости), яко же на думу, на веча сходятся; на что же старейшіи (города) сдумають, на томъ же и пригороди стануть». Вече, следовательно, было формой, в которой выражалась тогдашняя государственная власть. Надо, впрочем, отметить, что вечем называли тогда вообще совещание и вообще народное собрание даже в тех случаях, когда и то, и другое не имели своей задачей вынести какое-нибудь решающее то или иное государственное дело постановление.
Но по преимуществу вече в киевское время является органом политической власти народа. Другой формой выражения государственной власти в древней Руси был князь.
Варяги и вече
Варяжские князья, как известно, утвердились в стране восточных славян тогда, когда славянские племена жили уже довольно сложной, разработанной жизнью, как в государственном, так и в хозяйственном смысле. Варяжские князья пришли не на пустое место и не к бедным племенам дикарей. Славянские племена того времени уже объединились в волости, сосредоточившиеся около больших торговых городов. Новгородские славяне призвали Рюрика с братией его только к себе. Отвага и военное счастье самого конунга и его ближайших преемников отдали им в руки княжение во всей стране восточных славян. Варяжские конунги стали князьями славянских городов, с которых собирали дань, но не столько, как знак подчинения этих городов их власти, а скорее как вознаграждение за ту тяжелую службу, какую пришлось нести им по охране страны и её торговли. Дань князья собирали тем сырьём, которым торговала древняя Русь. Это обстоятельство, превращая князя в первого и богатейшего торговца города, связывало его интересы с интересами всех горожан и заставляло его жить с ними в ладу, признавая в известной мере их самостоятельность. Вече горожан в древней Руси является поэтому властью, стоящей рядом с княжеской властью, как величина от неё независимая.
Мало того, можно привести случаи, которые указывают, что власть веча становилась выше власти князя. Так, вече могло показывать князю путь от себя, т.е. изгонять его и на его место приглашать другого из того же княжеского рода. Жить и управляться без князя не приходило в голову тогдашним людям — до этого не доросла еще политическая мысль тех времён. Князь считался необходимым в правительстве как главный судья и полководец.
В тех случаях, когда он был плохим судьёй, или плохим вождём, путь ему и указывался. Киевляне изгнали от себя великого князя Изяслава, как плохого военачальника, который не только не сумел защитить земли от половцев, но еще, вопреки желанию горожан, отказался продолжать борьбу с ними. Причиной неудовольствия против Всеволода Ярославича было у киевлян то, что он не сам судил, а поручал суд пристрастным тиунам. Зато дорожили киевляне князем, который умеет водить их ополчение к победе и справедливо держит суд: Владимира Мономаха они призвали к себе, нарушая все правила княжеского старшинства, только за его справедливость и большие военные способности, и долго поминали добром этого князя, предпочитая иметь на столе своего города его потомков. На приглашение одного князя пойти против сына мономахова киевское вече ответило решительным отказом: „На мономахово племя у нас рука не поднимется», — сказали собравшиеся на вече киевляне.
Полномочия вече
Вече правило волостью наравне с князем, и, конечно, строгого разделения власти веча и князя не могло существовать в то время. Люди тогда жили не по писаному закону, а по обычаю, одинаково обязательному и для князей, и для народа, но не вносившему никакого строгого распорядка в течение дел.
Можно говорить, что вече управляло волостью, но и князь тоже ею управлял; ход этих двух управлений и определялся обычаем, причём, при всегда возможных столкновениях, не малое значение приобретало то, какие люди стояли во главе веча: очень ли рьяно стоявшие за самостоятельность веча или нет. Пожалуй, еще большее значение имело то, каков был князь — легко или не легко поддающийся вечевому требованию, умеющий или не умеющий с ним ладить. Взаимные чувства народа и князя определяли все в их отношениях, как правителей. Любил народ князя, как, например, киевляне любили Мономаха или сына его Мстислава, — и никаких разногласий не возбуждалось; а был князь не по нутру народу в силу своего поведения или характера, и тогда столкновения его с вечем бывали часты и не всегда оканчивались благополучно для князя. В 1146 году киевский князь Игорь был убит разбушевавшимся народом.
У князей был свой распорядок того, как им владеть землёй. Князья, потомки Рюрика, „володели» русской землей всем родом, все сообща, и старались, обыкновенно, размещаться по городам по старшинству. Чем старше был князь, тем более выгодный и доходный город приходилось ему занимать. Умирал самый старший, занимавший киевский стол — на его место становился следующий за ним по старшинству, и за ним так, лествицей, передвигался по городам весь княжеский род. Но этот порядок скоро спутался. С ростом княжеского рода перестали ясно различать, кто старше, кто моложе из князей; поднялись нескончаемые споры из-за старшинства. Самые города с течением времени тоже нарушились в степени своей доходности; богатый прежде город становился беднее, и, по обычаю, старшему князю приходилось тогда покидать богатый младший город для бедного старшего. Все это и создало ту кровавую путаницу, которую принято называть временем княжеских усобиц.
В это-то смутное время веча городов и стали решительно высказываться в пользу тех князей, каких сами хотели иметь, мало считаясь с запутавшимся княжеским обычаем занимать города по старшинству. Когда умирал князь, горожане собирались на вече и сговаривались, кого из князей звать к себе, если ближайший по старшинству был не по нраву и, если под силу было городу не допустить его к себе. Остановившись на каком-нибудь известном им князе, горожане посылали сказать ему:
— Поиде, княже, къ намъ! Нашего князя Богъ поялъ, а мы хощемъ тебя, а иного не хощемъ!
Когда князь приезжал в город, вече целовало ему крест на верность, а князь целовал крест перед вечем в том, чтобы ему „любити народъ и никого же не обидети».
Так, например, рядились киевляне в 1146 году с князем Игорем, вместо которого на вече присутствовал, замещая Игоря, его брат — Святослав.
— Ныне, княже Святославе, — говорили киевляне, — целуй нам хрестъ изъ братомъ своимъ (за брата своего): аще кому насъ будетъ обида, то ты прави!
Святославъ на это отвечал:
— Язъ целую крест за братом своим, яко не будет насилья никотораго же.
Затем киевляне целовали крест Игорю.
Заключая „ряд» с князем, горожане уговаривались, какой доход должен получать князь с города, как он должен судить, сам ли, или через тиунов своих, т.е. особых, князем назначенных, судей; уговаривались далее о том, чтобы князь поручал управление отдельными частями страны мужам добрым и справедливым и т. п. Заключенные условия соблюдались свято обеими сторонами, и вече зорко следило, чтобы они не нарушались.
По своей форме вече было непосредственным участием народа в государственном управлении, а не через представителей. Участвовать на вече имел право каждый свободный взрослый и материально независимый горожанин. Но это право никого ни к чему не обязывало. „Людин» мог пойти на вече, а мог и не пойти, мог там стоять и молчать, мог и говорить, отстаивая полюбившееся ему мнение.
Созывались веча, смотря по надобности: в одну неделю могло быть несколько вечевых собраний, а иной раз и в целый год не созывалось ни одного. Созывать вече имел право каждый „людин», но, конечно, пользоваться этим правом по капризу было опасно: можно было дорого поплатиться, и небольшие группы людей рисковали созванивать вече только тогда, когда были уверены, что вопрос, подлежащий вечевому обсуждению, важный вопрос, всем близок и всех интересует. Обыкновенно вече созывалось по почину городовой старшины или князя.
Созывалось вече или по звону особого колокола, или через герольдов—бирючей. Сходилось на вече обыкновенно „многое множество народа», и, конечно, такие собрания могли помещаться только под открытым небом.
Во всех городах были постоянные места для вечевых собраний, но вече могло собираться и на других местах, если это почему-либо было удобнее. Так, в 1147 году киевляне собирались на вече раз под Угорским, другой — у Туровой божницы, несмотря на то, что у собора св. Софии было место, издавна предназначенное для вечевых собраний: там были даже поделаны скамьи, на которых вечники могли сидеть. Случалось и так, что горожане, разделившись резко в мнениях, собирали одновременно два веча в разных местах.
Особого порядка совещаний на вече не было. Как только соберётся народ и наполнит площадь, так и начиналось обсуждение дела. Конечно, не все, собравшиеся на вече, в один голос говорили и решали все дела; из всего „многолюдства» выделялись наиболее решительные, смелые и лучше понимавшие дело, они-то и вели весь разговор.
