К октябрю 1934 года демобилизация была закончена. Выдавалось жалование на месяц вперед, а также конь, находившийся до этого в ведении каждого бойца. В строю оставались лишь офицеры, изъявившие желание участвовать в подготовке китайской армии. Также появилось огромное число советников и специалистов из Советского Союза. Было создано охранное бюро, которым руководил присланный из Москвы чекист Погодин.
Земля у сторонников Ма Цзу-ина была конфискована и передана демобилизованным казакам. Назначена была также пенсия семьям погибших. На каждого демобилизованного выделялось по 10 гектаров орошаемой земли. В поселках, где проживали дунгане — Тугирак, Аблаш, Нилка — теперь стали жить русские. Нилка вообще стала походить на казачий поселок где-нибудь на Кубани. Впечатление усиливалось тем, что многие жители продолжали носить казачьи фуражки с красным околышем. Многие приобретали земли на отдалении и учреждали заимки, где разводили скот и пчел. Например, семья Маметьева в поселке Кишибаши имела 120 пчелосемей и собирала порой до 800 пудов меда. Если учесть, что стоимость пуда меда равнялась месячной зарплате рабочего, то Маметьевы были людьми зажиточными. Много было учреждено маслобоен с ручным приводом, которые производил в Кульдже умелец Божков. Так, например, казак станицы Карабулакской Федор Хлыновский арендовал 60 дойных коров у киргизов, нанимал ежегодно 3 доярок и полученное масло делил пополам с владельцем скота. Подобная система называлась «ортак» и была довольно распространена в Илийском районе. Зажиточно жили русские люди. Хозяйства в 50 коров и 200 овец были совсем не редкостью. Многие держали работников. Условия оплаты были следующими: хозяин обязывался кормить и одевать работника, а по истечении полугода ему выплачивался годовалый жеребенок и несколько мешков зерна. К слову сказать, мельницы находились тоже в русских руках. Вообще внедрение водяных мельниц в Илийском районе было делом рук Максима Зуева, приехавшего из Семиречья в 1919 году, до этого использовались мельницы с ручным и конным приводом. Производительность их была чрезвычайно низка. За день можно было намолотить до двух пудов муки. С внедрением водяных мельниц картина резко поменялась: перемалывали за ночь до тонны муки, причем мука эта была высокого качества. Вырубание камней для мельниц находилось в руках нескольких русских семей и давало верный источник дохода на протяжении не одного десятилетия. И по сей день русские в Кульдже заняты этим. Немалый доход приносило русским бахчеводство, хотя землю в этом случае приходилось арендовать у шибинцев — потомков маньчжур, расселенных династией Цинь в XVIII веке для охраны границы. Наш старый знакомый А.Ф.Сериков после ухода со службы в департаменте дорог занимался этим с немалой прибылью для себя. Надо отметить, что казаки старались всегда заменить государственную работу на свое собственное хозяйство. Несмотря на оконченные им курсы бухгалтеров под руководством Ильи Илидоровича Соколова — старого дореволюционного счетовода, который выпустил из-под своего крыла около ста бухгалтеров, а затем последующую ударную работу в дорстрое, где русские заняли все более или менее значительные места под руководством своего военного шефа генерала Бектиева, Александр Федорович вернулся к своему хозяйству.
Тот же самый путь прошел и вышеупомянутый Федор Хлыновский, призванный в 1937 году на службу и прошедший ее под командованием сибирского казака полковника Ананина в городе Аксу. Затем был зачислен в летную школу в Урумчи, но вскоре был отчислен по приказу приехавшего с инспекцией советского генерала как «белый бандит». Впоследствии этого генерала репрессировали как троцкиста. Жалеть мы его не будем. Хлыновский было уже собрался ехать обратно в Аксу, но неожиданная встреча с Бектиевым, знавшим его отца и дядю Зиновия, решили его судьбу. Он был отправлен на учебу в госпиталь, где из него сделали лаборанта, им он и пробыл до своего заболевания тифом, которое напрочь отбило у него охоту служить при больнице. Подобная история произошла с Савенковым Иваном Андреевичем, который, окончив военно-ветеринарную школу в Урумчи, вернулся в родной Аблаш к своему участку, выделенному его семье за гибель отца в дунганской войне. По-видимому, занятие сельским хозяйством было выгоднее всякой службы. Представители Совинторга и их конкуренты, татарские и уйгурские купцы, очень активно скупали сельскохозяйственную продукцию. Синьцзян был завален ширпотребом, произведенным в Советском Союзе, хотя в нем и самом не хватало самого необходимого. Основная масса русского населения проживала не в городе Кульдже, а по всему Илийскому району, занимаясь сельским хозяйством. Русских было не менее 30 000. В Кульдже проживало 5000 русских, в Шарасумэ, административном центре Алтайского округа, примерно 150-200 русских семей в основном из алтайских казаков и купцов; 700 семей староверов проживали в поселках Чингур, Ком, Калгатон, Кильтекей и Коба. В Чугучаке проживало около сотни русских семей. Его вообще называли сибирским городом в Китае, так велико было влияние русской общины. Архитектура домов в Кульдже по сей день носит следы русского влияния. Даже в американском туристическом справочнике на это указывают.
Город располагался на берегу реки Пеличинки, несколько вдалеке от реки Или, на ее северном берегу. В северной части города находилась Орынбакская крепость. Она была окружена глинобитной стеной высотой 3-4 и толщиной 1-1,5 метра и была построена в XIX веке. К моменту описываемых событий крепость обветшала, но выглядела все же внушительно, и располагавшийся внутри гарнизон усиливал это впечатление. Рядом, южнее, располагалось мусульманское кладбище с мечетью. Через реку находился аэродром и летная школа, где преподавали советские инструктора. На берегу же реки Пеличинки (автор употребляет русское название, как ее звали уйгуры и казахи — неизвестно) располагалось другое примечательное здание — советское консульство. Здание, окруженное крепкой кирпичной стеной с бойницами, было построено в 1880-х годах, когда Илийская долина была занята русскими войсками, и являлось самым значительным зданием в городе. За стеной располагался сад с огромными дубами. Главная улица, которая называлась проспект Сталина, тянулась параллельно реке Или. На этой же улице был ямень, где находилась вся китайская власть, и штаб-квартира Гоминдана. Почти на окраине города, в южной части, располагался так называемый Семейный парк. Здесь устраивались митинги, концерты и танцы для молодежи. Жизнь в Кульдже, несмотря на отсутствие водопровода и канализации, была довольно удобна. Каждое утро по улице ехал с тележкой мясник и продавал мясо в кредит, шел зеленщик, выкрикивая: «Чеза! Лаза! Помидор!». Молочники привозили молоко, масло, творог прямо на дом. Лепешечники пекли хлеб прямо на улицах в тандырах и, когда доставали невообразимо вкусный и нечерствеющий токаш, кричали: «Биринши! Екинши! Ушинши!», т.е. первый, второй, третий. Появлялся мороженщик и продавец шлянфу. В принципе женщины могли не утруждать себя приготовлением пищи. В конце каждого месяца нужно было рассчитаться. Иначе продавец мог лечь у ворот дома и находиться там до расчета. К неудовольствию хозяек было также открыто неисчислимое количество кабачков. Водочные заводы Пугачева и Михельсона снабжали русской водкой всех желающих.
Имелась в Кульдже и паровая электростанция, которой владела одна немецкая семья на протяжении 60 лет. По течению реки Кунес располагались угольные шахты, которые снабжали топливом жителей, а также котлы электростанции. Количество рабочих на двух угольных станциях составляло 100 человек. Владельцев у этих шахт было столько, что кому они принадлежали, сказать трудно. Для любителей культурного отдыха был клуб, в котором устраивались просмотры в основном советских фильмов, а в летние дни в семейном парке устраивались танцы, на которых играл духовой оркестр.
В городе существовало три средние русские школы. В одной сохранялась старая система образования и называлась она гимназией. Две другие учили детей по советскому образцу, благо учебниками снабжало советское консульство. Преподавание в советской школе невозможно отделить от политики, кто ее прошел, тот хорошо об этом знает. Но все же пионерской и комсомольской организаций в школах не было. Из-за нехватки учителей окончивший успешно десятилетку мог претендовать на место преподавателя в начальной школе. Последние были в поселках Нилка, Тугирак, Кашибаши, Чимпанцзы, Аблаш.
После войны был учрежден шанзунат, который ведал делами русской общины. Первым председателем был избран Новиков. В ведении шанзуната были школы, клубы, социальная помощь, а также суд. Т.е. русское население было выведено из-под китайской юрисдикции и учреждено что-то вроде русской полиции. После осуждения преступник передавался китайским властям.
После дунганской войны китайские власти предприняли действия, которые можно назвать последней попыткой создания казачьих поселений в истории. Вдоль реки Манас существовали китайские поселения и крепости для защиты города Урумчи с севера от казахских бандитов. Но во время войны эти поселения и крепости были полностью вырезаны. Шен Ши-цай, пораженный высокими боевыми качествами казаков, решил поселить их по реке Манасу с целью использования этих качеств в полной мере. С этой целью в Кульдже было набрано 200 желающих семей, которым была выделена арба и лошадь для переезда. По дороге правительство обязалось снабжать коней фуражом, а по прибытии на место выделить подъемные. Первая группа во главе со старым жителем Кульджи Сабаржинским выехала ранней весной 1936 года. Вторая группа выезжала несколько позднее и, не доехав до местечка Чугой на Манасе, где разместилась основная часть, основала выше по течению поселок Антоновку. К сожалению, местность, выбранная для поселения, оказалась не совсем удачной. Весной воды в реке было мало, а летом разлив затапливал окрестности, превращая все в болото. Попытки построить плотину не увенчались успехом. Поэтому полив огородов оказался невозможен. Вообще воевать и копать арыки кетменем — это немного разные вещи. Кроме того, деспотические замашки Сабаржинского только ухудшили обстановку. Переселенцы стали перебегать из Чугоя в Антоновку, а после наводнения сбежали и оттуда под поселок Манас к переправе, и стали просить у местного дубаня поселиться на его земле. Тот посоветовал обратиться за разрешением в Урумчи. Тогда общество, выделив 10 человек, отправило их в Урумчи для переговоров. Приехав на грузовике в провинциальную столицу, ходоки остановились в доме у председателя шунзуната Сорокина. Наутро их принял Шен Ши-цай. Он попросил их вернуться на старое место в Чугай и пообещал выделить по 800 ланов на каждого переселенца, но русские отказались наотрез, настаивая на манасском варианте. Тогда Шен Ши-цай приказал поместить их в холодную совместно с базарными ворами. Наутро все делегаты согласились ехать обратно в Чугой, кроме Якова Краснова, которому год пришлось провести в тюрьме, налаживая сенокосилки для покосов дубаня. Остальные вернулись в Чугой, где еще два года пытались наладить свою жизнь, разрабатывая асфальт в горах и возя его на продажу в Урумчи. После того, как Сабаржинский был арестован и репрессирован, переселенцы разбежались окончательно. Яков Краснов после года отсидки и выплаты всех долгов за переселение вернулся домой в Кульджу.