В Илийской долине проживало приблизительно 25 тысяч русских эмигрантов, в основном это были сибирские и семиреченские казаки, пришедшие в Китай с Анненковым. Формирование первого отряда из них поручили бывшему офицеру Генерального штаба полковнику Папенгуту. Многие источники утверждают, что казаков заставляли служить, пригрозив им выдворением в Россию, но в свидетельствах оставшихся в живых очевидцев автор не нашел подтверждения этому. Казакам было обещано жалованье в 1000 ланов в месяц, в случае участия в военных действиях оно удваивалось. Для сравнения отметим: стоимость велосипеда или коровы составляла 800-1000 ланов. Обещано было многое, и, как ни странно, все выполнили. Первый отряд насчитывал 250 сабель, в него входили только прошедшие школу гражданской войны казаки, то есть отряд состоял из тридцати-сорокалетних мужчин. Ранее через британского консула в Кашгаре в Индии было закуплено 4000 винтовок, ими-то и вооружили добровольцев.
Тем временем Ма Цзу-ин решил двинуть свое войско на Урумчи и разом покончить с правительством провинции. Возле поселка Чикочин произошел первый бой между казаками и дунганской конницей. Бой был скоротечен, да и неожиданная снежная метель охладила боевой пыл обеих сторон, но казаки успели нанести наступавшим дунганам значительный урон, кроме того, был ранен в ноги сам Ма Цзу-ин. После этого боя дунгане стали разбегаться, бросив на произвол судьбы своих уйгурских союзников. Ма с небольшим отрядом отступил залечивать раны на свою базу в Западном Каньсу. 1 ноября 1931 года осада с Хами была снята. В награду китайское командование разрешило казакам грабить местное население, но они отказались от этого.
Восстание вступило в новую фазу. Беженцы из Хами наводнили юго-восток провинции, внося смуту и разлад в сознание жителей Турфана, Кашгара, Аксу. Казаки отступили в Урумчи, где занялись созданием своей армии. В феврале 1932 года был произведен набор молодежи в Илийском районе. Было сформировано три кавалерийских полка численностью в 1800 человек. Оружия вначале хватило лишь на два полка, обмундирование выдали китайское, хотя знаки различия и звания были такие же, как в царской армии. Командиром первого полка был назначен полковник Папенгут, второго — полковник Бектиев, третьего — полковник Чернов. Командующим объединенными силами провинции был назначен Шен Ши-цай, недавно прибывший из Маньчжурии.
Пока правительство занималось переформированием своих вооруженных сил, восставшие не теряли времени. Тем более, что и сам Чен Шу-жэнь старательно наживал себе врагов. В мае он пригласил к себе якобы для переговоров торгутского князя Цецен-Гэгэна. После роскошного обеда князя с двумя его помощниками вывели во двор, где им отрубили головы, причем во время казни князю, как лицу высокого звания, положили красный ковер. Таким образом губернатор лишился монгольской конницы и приобрел новых врагов в лице подданных князя. В этом же месяце Ма Цзу-ин послал своего наиболее способного офицера Ма Ши-чина для сбора дунганских частей, рассеянных по Синьцзяну. Он избрал своей базой горы севернее Турфана, откуда вступил в контакт с командиром гарнизона Ма Фу-мином, тоже дунганином, уже тесно сотрудничавшим с партизанами Йолбарс-хана и Хаджи-Нияза. В июле 1932 года Ма Фу-мин переходит на сторону мятежников. Он послал к губернатору гонца с просьбой о подкреплении и когда ничего не подозревавший китайский отряд вошел в город, по нему был открыт пулеметный огонь и весь отряд был уничтожен. Такую же операцию Ма Фу-мин проделал с командиром гарнизона Хами, с той лишь разницей, что были взяты пленные, которых публично казнили. После этого восстание приобрело такой размах, что справиться с ним местными силами было уже невозможно.
На юге Синьцзяна уйгуры давно ждали подходящего момента, чтобы поднять очередное восстание. Еще в 1927 году посланцы из Кашгарии побывали при дворе афганского короля Амина Аллы и просили у него помощи в организации антикитайского восстания. В свое время афганский король вынашивал идею создания мусульманской конфедерации, куда бы вошли Афганистан, Коканд, Хива, Бухара и Кашгария. Но как ни близка была его сердцу мысль о помощи восставшим, король им отказал, поскольку у него в это время были другие проблемы, связанные с его непрочным положением на троне.
Весной 1932 года огромное количество киргизов, убегая от коллективизации, перешло через границу в Кашгарию. Движимые ненавистью к советской власти, они совершали рейды в Киргизию, нападая на погранзаставы и угоняя скот. Возглавлялись эти отряды Ид-Мирабом, старым врагом большевиков. Естественно, долго так продолжаться не могло, и в июне была проведена совместная советско-китайская операция по уничтожению басмачей. После полного разгрома киргизы были рассеяны, а их имущество разграблено китайскими солдатами. На поддержку китайцев советскими войсками уйгуры тогда не обратили внимания.
В это время один из подручных Ма Ши-мина — Ма Чан-цан двинулся вдоль северной дороги на запад и захватил городок Бугур. В феврале 1933 года совместно с Тимуром, предводителем уйгурского повстанческого отряда, им была занята Куча, после чего они вместе двинулись на Аксу.
Тем временем на южных золотых приисках в Сургаке и Каракаше созрело все для восстания, которое можно было бы назвать «пролетарской революцией», если бы не резко выраженное мусульманское начало в идеологии восставших. Шахтеры, измученные произволом китайских чиновников и обманами при закупке золота, вначале убили местных начальников, а затем распространили свою власть на весь южный оазис. В Керье китайцев вначале не трогали, при условии принятия ими ислама, но затем они были казнены и их головы выставлены на базаре. 16 марта 1933 года был захвачен Хотан — главный город по южной дороге. Но после изгнания китайцев власть оказалась не у шахтеров, а у богатого рода Бухра, который и возглавил политическую и религиозную власть в регионе, провозгласив главенство законов шариата. Китайцы под страхом смерти должны были принимать ислам, но это не спасало их имущество от разграбления.
Правитель Кашгарии дунганин Ма Шао-ю оказался в тяжелом положении. Окруженный со всех сторон мятежниками, он обратился с просьбой о помощи к британскому консулу в Кашгаре, но тот заявил, что ни о какой присылке британских войск не может быть и речи. Урумчи вместо реальной помощи назначило его ни больше ни меньше «главным истребителем бандитов». Ма Шао-ю довольно серьезно отнесся к этому титулу и после праздничного фейерверка по поводу своего назначения приступил к делу. Он назначил китайского офицера Лю командиром конного полка численностью 480 сабель и приданной конной батареи в 9 орудий. Сам Ма Шао-ю остался с конным отрядом в 700 сабель и ротой пехотинцев в 160 штыков. Лю был направлен на соединение с генералом Яном, пытавшимся удержать позиции под Маларбаши, атакуемые соединенными дунгано-уйгурскими силами. Тимур обошел Маларбаши и атаковал отряд Лю, двигавшийся к городу. Значительно превосходившие по численности уйгуры (около 5 тысяч) нанесли жестокое поражение китайцам, а их командир Лю погиб. Генерал Ян попал в окружение и покинул Маларбаши, перед отступлением китайцы разграбили и подожгли город. Китайская колонна двигалась медленно, мост через реку Кашгар был сожжен, и пока китайский отряд переправлялся, он был уничтожен. До Кашгара добрались только 65 человек, генерал Ян попал в плен. Положение Ма Шао-ю стало критическим. Ко всем несчастьям, свалившимся на головы китайцев в Кашгарии, добавился еще мятеж киргизов под предводительством Усмана Али. Киргизы были хорошо вооружены и прекрасно приспособлены к войне в горах Тянь-Шаня.
После захвата уйгурами Яркендского оазиса китайская власть оставалась только в городе Кашгаре. Описание города представляет определенный интерес. Все города Кашгарии были построены по одному принципу: к городу старому, населенному мусульманами, примыкал город новый, укрепленный, населенный китайцами, солдатами и чиновниками. Единственное отличие Кашгара состояло в том, что ямень (администрация) располагался в старом городе, а гарнизон в новом. Кроме того, за городскими стенами у Андижанских ворот располагалось русское консульство, там же в казармах находилась его охрана — две сотни семиреченских казаков. Первым русским консулом был Петровский, человек редкого ума и твердой воли. Там же, за городом, на холме было консульство его главных соперников — британцев, охранявшееся двумя взводами индийских сипаев. Главная улица города вела к базарной площади, где находилась знаменитая мечеть Идга, на воротах которой периодически выставлялась голова очередного возмутителя спокойствия. Население города составляло 60 тысяч человек, и хотя экономическая жизнь была сосредоточенна в Яркенде, местом средоточия губернаторов и мятежных деятелей был Кашгар.
В марте 1934 года ямень в Старом городе и Новый город перешли на осадное положение, особенно хорошо был укреплен Новый город, в котором находились огромные запасы оружия, продовольствия и фуража. Китайское население округи, напуганное резней, сбегалось под защиту его стен. Губернатор вооружил все мужское население от 16 до 60 лет, но доверять жителям Старого города у него не было оснований.
Действовавшая в подполье партия «младоуйгуров» (мы называем их так по аналогии с младотурками) призвала на помощь киргизов и подготовила восстание в окружающих город кишлаках. Атака на Старый город началась утром 2 мая — киргизы пошли на штурм всех четырех городских ворот, а громадное количество уйгуров, вооруженных дубинами и самодельными пиками, со всех сторон лезло на стены. Схватка была непродолжительной, и к полудню весь Старый город за исключением яменя был захвачен. Надо отдать должное Усману Али — он быстро навел порядок и не позволил уйгурским повстанцам предаться грабежу. Сделано это было для поддержания дисциплины, а не из гуманных соображений — на следующий день киргизы зарезали около сотни китайцев вместе с их женами и наложницами. К вечеру отряд Тимура численностью в 300 человек вошел в город, следом шли дунгане. Не останавливаясь в Старом городе, они прошли в Новый, где по предварительному сговору с британским консулом им открыли ворота. Гарнизон сдался Ма Чан-цану, никаких эксцессов не произошло. Дунгане даже взяли под покровительство окруженных в ямене Старого города китайцев.
К лету 1933 года в руки восставших попала вся Кашгария. Власть оказалась в руках местной уйгурской верхушки, которая приступила к созданию собственного государства и ее интересы никак не совпадали с интересами дунганских союзников.
Чен Шу-жэнь заметался в поисках выхода и принял решение, которое ускорило развязку. С помощью советского генерального консула он заключил с СССР договор, по которому в обмен на военную помощь советской стороне были предоставлены торговые льготы и право на разработку полезных ископаемых. В политическом плане Синьцзян попал в советскую сферу влияния и его положение стало похожим на положение Монголии, в то время еще находившейся под номинальной китайской юрисдикцией. С Дальнего Востока были переброшены интернированные маньчжурские части, выучка которых сильно отличалась от местных в лучшую сторону. Был выше и их моральный дух. Солдаты урумчийского правительства вполне соответствовали древней китайской пословице: «Из плохого железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат». Набор их проводился примерно следующим образом: на главу местной власти возлагалась квота, которую нужно было выполнить любой ценой. Местные жители нанимали бездельников, слонявшихся по базару, и отправляли их в армию. Можно представить, какие это были вояки! Немногим лучше были и китайские офицеры — опиекурение было не самым худшим их недостатком. Обычным делом было содержание в списках «мертвых душ», продажа военного имущества, грабежи мирного населения. Этому войску было выделено восемь советских самолетов, перегнанных в Урумчи китайскими летчиками. И хотя Чен Шу-жэнь заключил договор с Советами в тайне от центральных властей, его содержание стало известно русскому командованию. Радости у русских это, по понятным причинам, не вызвало.
Тем временем объединенные силы уйгуро-дунганских повстанцев, окрыленные успехами, двинулись на Урумчи. Столица Синцзяна лежала у подножья северных отрогов Тянь-Шаня и называлась тогда Тихуа, что значит «город просветления». Располагался город на правом берегу реки Урумчи, река напоминала русским эмигрантам Большую Алматинку в Верном. Город был окружен глинобитной стеной высотой около 4,5 метра и длиной 6 километров. В стене было семь ворот шириной около 4 метров, примерно такова же была и толщина стен. Через северные ворота можно было попасть сразу в китайский город, где располагался ямень, административное сердце города и провинции, дальше к югу находился мусульманский город, а возле южных ворот был русский квартал, где находилось консульство. На территории консульства была церковь, в начале двадцатых годов большевики хотели переделать ее в клуб, но этому резко воспротивились не только верующие, но и губернатор провинции, и все осталось по-старому.
В конце февраля 1933 года мятежники оказались под стенами города и начался первый штурм. Особо жестокое сражение разыгралось у Западных ворот. Атакующим удалось ворваться в город, они заняли дома на Мостовой улице, установили на крышах пулеметы и смогли нанести значительный урон русским, оборонявшим этот участок. Положение усугублялось тем, что улица была запружена беженцами. По приказу китайского начальника гарнизона дома были подожжены. Казаки пошли врукопашную и через несколько часов отбросили дунган. На следующий день с этого места свезли около двух тысяч трупов.
Отброшенные от города восставшие наводнили его окрестности, разоряя все на своем пути. Были сожжены все склады с продовольствием, разрушены хутора и заимки, убиты тысячи местных жителей. Губернатор приказал отряду Шен Ши-цая двигаться на выручку провинциальной столицы. Ему пришлось оставить Дананченскую крепость, которую тут же заняли дунгане. 1 марта Шен Ши-цай подошел к пригороду Читанван и с хода атаковал неприятеля, который в панике бежал. Наступившая темнота помешала развить успех. Дунгане отступили, но угроза нашествия не была снята. С наступлением весны возросла угроза эпидемий. Для очистки города от трупов было мобилизовано все взрослое население под командованием Айчен Ю, посланника партии Гоминдан, сыгравшего значительную роль в освещении событий данного периода.
Положение правительства провинции было тем не менее отчаянным. Под его контролем оставались Илийский и Тарбагайский районы, а также пригороды провинциальной столицы. После захвата Хаджи Ниязом города Хами провинция была отрезана от Нанкина, прервалось авиационное сообщение. Усугубила положение попытка мятежа в городе Манасе, и хотя мятежникам удалось всего лишь сжечь почту, против них пришлось направлять русских кавалеристов. Организатор мятежа, лейтенант китайской армии, был пойман и расстрелян, остальные мятежники были рассеяны. Благодарный правитель города поднес Папенгуту миллион ланов. Видимо, это явилось причиной задержки жалованья казакам, что привело к закономерному перевороту и приходу к власти Шен Ши-цая.
События 12 апреля 1933 года можно восстановить с большой степенью достоверности, опираясь как на письменные свидетельства участников событий, так и на устные воспоминания одного из очевидцев — Александра Федоровича Серикова, ныне проживающего в Австралии. А. Ф. Сериков, сын последнего атамана Карабулакской станицы Семиреченского казачьего войска, родился в 1914 году и в феврале 1932 года был призван в 3-й кавалерийский полк. Он прошел всю кампанию простым казаком и, демобилизовавшись в 1934 году, вернулся в Кульджу.
Заговор был задуман и осуществлен командиром русского отряда Папенгутом, главнокомандующим Шен Ши-цаем и выходцем из России Гумырко. О последнем известно, что он был оптовым торговцем и содержал автотранспортную компанию. Его дом был местом встреч местной элиты, бывали там и Папенгут, и Шен Ши-цай, и заезжие нанкинские эмиссары. Во время переворота Гумырко был посланником русских к частям, сохранявшим верность свергнутому губернатору. Следов участия в заговоре советского консульства проследить не удается.
Итак, утром 12 апреля Папенгут приказывает 1-му полку атаковать губернаторскую резиденцию. В рукопашном бою было убито одиннадцать русских и ранено пятнадцать. Китайцы пострадали больше — свыше полусотни убитых. К сожалению, губернатора захватить не удалось — через госпиталь он покинул резиденцию и исчез в неизвестном направлении. В это время 2-й полк занял городские ворота и ключевые посты в городе. 3-й полк остался в резерве в казармах. Отделение казаков на грузовике отправилось захватывать городскую казну. Через два часа они вернулись с грузовиком, полным денег. Следом прибежал министр финансов Чу, требуя вернуть деньги обратно. Разъяренные казаки хотели застрелить его, но прибежавшая жена министра упросила их не брать греха на душу. Части, оставшиеся верными губернатору, под командой полковника Яна пытались в течение суток контратаковать, но видя, что сам губернатор исчез, прекратили огонь и прислали парламентеров для переговоров. Отряд Шен Ши-цая стоял на восточных холмах возле города, не предпринимая никаких действий. В это время жена Шен Ши-цая вступила в переговоры с командиром маньчжурского отряда, стоявшего к западу от города, пытаясь заручиться если не поддержкой, то хотя бы нейтралитетом маньчжур. Ей это удалось, после чего Шен Ши-цай мог смело выходить на первый план. Ночью Папенгут собрал членов провинциального правительства для совещания. Министры довольно равнодушно отнеслись к судьбе губернатора. После краткой речи Папенгута приступили к формированию исполнительных органов. Исполняющим обязанности губернатора избрали Лю Вен-луна, старого чиновника, пережившего не одного губернатора. Выработали обращение, в котором заверили всех мирных жителей Синьцзяна в том, что порядок будет восстановлен и справедливость восторжествует. Было заявлено, что организаторы переворота не имеют личных претензий к свергнутому правителю и ему будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть провинцию. Доставить протокол заседания Шен Ши-цаю вызвался функционер партии Гоминдан Пей, тут же под конвоем двух казаков покинувший собрание. Они проводили его до городских ворот, дальше он отправился один.
Наступило тревожное утро. Шен Ши-цай не проявил никаких знаков готовности к сотрудничеству, Пей не возвращался. К восточным воротам потянулись арбы и подводы, груженые домашним скарбом. Русские семьи покидали город. Явилась делегация торговцев с просьбой разъяснить происходящее. Папенгут приказал полковнику Могутнову вместе с десятью казаками отправиться в лагерь Шен Ши-цая и выяснить его позицию. Было прекрасное утро, ярко светило солнце, земля уже просохла после стаявшего снега. Через час казаки были радушно встречены Шен Ши-цаем. Могутнов и он обнялись, и полковник объявил о переходе власти в руки Шен Ши-цая. После полудня его войска вступили в город. На митинге в штаб-квартире местного отделения Гоминдана Шен Ши-цаю был присвоен титул «дубаня». Переворот, стоивший казакам пятьдесят три жизни, был завершен. В этот день была Пасха и русские приветствовали друг друга словами: «Христос воскрес и Синьцзян воскрес», понимая, что униженная эмигрантская жизнь закончилась и власть отныне находится в их руках.
Бывший губернатор через несколько дней объявился в Чугучаке, откуда послал в Нанкин телеграмму, что Синьцзян потерян для Китая навсегда. Затем он проследовал в Теньцзин. Там он был арестован и перевезен в Нанкин, где предстал перед судом по обвинению в несанкционированном заключении договора с Советами. Чан Кай-ши не признал законными действия нового провинциального правительства и послал в Урумчи своего представителя Хуаня. Тем временем Ма Цзу-ин надвигался из Каньсу, как мамаево войско…
К тому времени все как-то забыли о нем, ставшем уже командиром 36-й дивизии вооруженных сил Китая. Нам трудно представить психологию помощников Чан Кай-ши, пытавшихся этим назначением привязать Ма Цзу-ина к официальной власти. Он даже окончил краткосрочные курсы для военачальников в Нанкине, но мечту о собственном государстве не оставил, и весной 1933 года дунгане, подкрепленные новобранцами и пополнившие свои запасы, двинулись на Синьцзян.
В мае Ма Цзу-ин был уже в Хами с немалой для тех мест силой в 7 тысяч бойцов. Полторы тысячи из них составляли старые вояки, остальные были набраны, частью насильно, в западных районах Ганьсу. В качестве вспомогательных войск использовали уйгурских повстанцев, в большинстве своем плохо вооруженных и не отличавшихся высоким боевым духом. Через неделю, пройдя через горы, дунганское войско начало штурм города Гучень, расположенного у северных отрогов Тянь-Шаня. Город взяли за сутки. Полторы тысячи китайских солдат сдались в плен, лишь полусотня казаков защищала крепость до последнего патрона. Захваченные дунганами 17 человек были расстреляны. Во время штурма был убит брат Ма Цзу-ина, тем не менее последний не стал вымещать злобу на пленных китайцах, зачислив в свое войско 300 приглянувшихся ему солдат, а остальных просто отпустил по домам.
Шен Ши-цай направил к Ма парламентеров, чтобы выиграть время и выяснить его намерения. Главе делегации Айчен Ю удалось посеять сомнения в душе молодого генерала. Он предложил ему стать главой Южного Синьцзяна, к тому времени и так уже захваченного уйгурами, создавшими на территории Кашгара два «независимых государства». Одно, с центром в Старом городе Кашгара — Исламская республика Восточного Туркестана, другое — конфедерация городов, расположенных южнее пустыни Такла-Макан, возглавлявшаяся религиозными авторитетами. Создать единое государство уйгурам не удалось.
После того как командиром гарнизона Кашгара Ма Чан-цанем был пойман и расстрелян его бывший союзник Тимур, а предводителю киргизов Усману Али надоела жизнь в городе и как-то утром он, собрав верных джигитов и гарем, ушел на горные пастбища, власть во всей Кашгарии перешла в руки хотанских эмиров, за исключением Нового города, гарнизон которого постоянно твердил о своей верности нанкинскому правительству. Позиция этих эмиров была резко антисоветской, антикитайской, а впоследствии и антидунганской — войско дунган вело себя как саранча, грабя мирных жителей. Нередки были случаи избиений, пыток и даже убийств с целью получения зерна и сена для лошадей. Вообще, жители Южного Синьцзяна всегда отличались известной консервативностью и их симпатии никогда не лежали ни к прогрессивным мусульманским деятелям в Западном Синьцзяне, ни к своим единоверцам дунганам на востоке в провинции Ганьсу. Симпатии уйгурского населения Кашгарии всегда принадлежали консервативным мусульманским режимам Турции, Ирана, Афганистана и духовная связь с этими странами необычайно сильна и по сей день. Естественно, что домовитым уйгурам пришлись не по душе единоверцы-освободители, призванные на помощь Йолбарс-ханом. Вначале прохладное отношение сменилось резко враждебным. Не лучшими были и отношения с единоверцами-киргизами, которые не только резали китайское население, но и с не меньшим энтузиазмом грабили уйгуров, а при приближении врага просто исчезали в горах. Поэтому, назначая Ма Цзу-ина правителем южного Синьцзяна, в Урумчи хотели убить сразу двух зайцев. Посланец долго расписывал перед генералом преимущества обещанного ему положения и даже пообещал содержать дунганское войско за счет провинциального правительства.
Пробыв в лагере Ма три дня, посольство отбыло восвояси. В двенадцати километрах от Гучена грузовик с делегацией был остановлен казачьим разъездом и посольство было препровождено к Папенгуту, который, внимательно выслушав Айчен Ю, выразил сомнение в искренности противника и сообщил, что авиационная разведка донесла о перемещениях дунган, никак не соответствовавших мирным намерениям. Папенгут по-военному кратко предложил атаковать неприятеля, Айчен Ю попросил его воздержаться от военных действий и отбыл в Урумчи.
На следующий день сражение все же началось. По-видимому, Папенгут, не получив никаких указаний, действовал по собственной инициативе; впоследствии ему это припомнят. Под его командованием было три казачьих полка и полк маньчжур. Дунгане наступали цепями со стороны поселка Желисары, казаки действовали в пешем строю, лишь 1-й полк послали верхом в обход правого фланга противника. В центре маньчжуры первыми вступили в бой, началась рукопашная схватка. Численный перевес был на стороне дунган, с криками «лейлы, лейлы!» они яростно бросались на казачьи цепи, но после залпов в упор отбегали метров на двести и все начиналось сначала. Несмотря на почти двукратный перевес, дунганам не удалось добиться сколь-нибудь ощутимых результатов. К вечеру бой утих, войска отошли на холмы и заночевали. Наутро дунгане боя не приняли, оставили Гучен и стали отходить на Милейхо. Казаки преследовали их до ночи и утром заняли Гучен. Затем 1-м полком был занят поселок Милейхо, расположенный между Тянь-Шаньскими горами и Каратагашем. Но вместо того, чтобы двинуться на Хами, как ожидал Папенгут, дунгане двинулись на Пичан, оставив для охраны дороги в Хами своего союзника Хаджи Нияза, не замедлившего тут же переметнуться на сторону Шен Ши-цая. Таким образом, Ма оказался отрезанным от своей базы в Ганьсу. Оставалось ему только одно — наступать. Но заняв Турфан, а затем Даванчен, Ма остановился. Находясь в этом стратегически важном пункте, дунгане угрожали непосредственно столице провинции.
Наступило затишье, казаки отступили на Урумчи. Началась очередная серия переговоров с Ма Цзу-ином, на сей раз их вел министр центрального правительства Ло. Переговоры закончились ничем, Ло добился от градоначальника Кульджи заверений в поддержке режима Шен Ши-цая, но эти заверения были нарушены два месяца спустя.
Тем временем Шен Ши-цай расправился со своими противниками в Урумчи и получил официальное признание нанкинских властей. Передышка закончилась и в конце октября началось наступление казаков на Даванчен — таким образом командование хотело снять угрозу с провинциальной столицы. Бои продолжались несколько дней, но Даванчен взять не удалось несмотря на введение в бой броневиков, один из которых дунгане подбили. Пленных Папенгут приказал зарубить — потери ожесточали обе стороны. К сожалению, мне неизвестны имена всех погибших казаков, я смогу назвать лишь некоторых . Это капитан Князькин, сотник Фокин, казак Бойков. Затем дунгане перешли в контрнаступление. Казакам пришлось бросить подбитый броневик, накануне дунгане уничтожили сотню китайской конницы. Отступать пришлось до озера Сайгу, при отступлении только 1-й полк потерял семь человек. Угроза нависла над самой столицей провинции.
В этой критической ситуации Шен Ши-цай обратился с отчаянной просьбой о помощи к северному соседу, который отреагировал так, как и должен реагировать союзник, не забывающий о своих интересах. Почему Советский Союз оказал помощь Шен Ши-цаю, а не великому революционеру, как называл себя Ма Цзу-ин, и пошел на союз с белогвардейцами? Почему вообще была оказана помощь? Причин было несколько. Во-первых, долгая смута под боком никому не понравится — это беженцы, диверсанты и прочие неудобства. Во-вторых, неизвестно, кто победит и как он будет относиться к своему соседу. В-третьих, в бою под Гученом был захвачен японский гражданин Тадаши Ониши, обретавшийся при штабе Ма с подозрительными намерениями, причем внятных объяснений по поводу его пребывания в Синцзяне МИД Японии дать не смог. Более того, имели место контакты посланцев т.н. Исламской Восточно-Туркестанской республики с японскими и германскими представителями в Кабуле, что не могло ускользнуть от внимания советских спецслужб. Кроме того, при Ма были два турецких советника. В-четвертых, воспользовавшись слабостью соседа, можно получить торговые и другие льготы, о чем ярко свидетельствует договор, подписанный впоследствии 26 ноября 1940 года в Урумчи, по которому Советскому Союзу предоставлялись такие льготы, о каких и не мечтали победители во второй опиумной войне. В-пятых, воевать лучше на чужой территории, нежели на своей. Да и белогвардейцы будут под присмотром — мало ли чего от них можно ожидать. Пример организации корпуса «Осана» в Маньчжурии ярко показал: если ты не воспользуешься готовой вооруженной силой, ею воспользуется твой враг. Об этом, кстати, не стоит забывать современным руководителям России, которые никак не реагируют на притеснения русских в так называемом ближнем зарубежье, ведь их недовольством может воспользоваться кто угодно и не обязательно в интересах России.
В рассказах очевидцев я не обнаружил никакой тени враждебности между красноармейцами и белогвардейцами, хотя среди казаков были и такие личности, как Молчанов, служивший в ЧК и бежавший затем в Китай. Шен Ши-цаю пришлось пожертвовать несколькими своими помощниками, которых обвинили в подготовке заговора. 10 декабря Папенгут был отстранен от командования, вызван в Урумчи, арестован и расстрелян. Шен Ши-цай прекрасно помнил роль и позицию Папенгута в апрельском заговоре. Эх, дорогие генералы, не покидайте преданных вам войск — окруженные вашими порученцами, ординарцами и телохранителями, вы неуязвимы и никакая штатская штафирка не посмеет даже косо посмотреть в вашу сторону. Достаточно лишь мигнуть порученцу и он, мерзавец, будет болтаться на суку. Это хорошо знали древнеримские полководцы, которые поэтому часто становились римскими императорами. Командующим русскими частями был назначен генерал Бектиев, военным советником Шен Ши-цая стал полковник Антонов.
В ночь на Рождество началось наступление дунган на Урумчи. Передовые посты прозевали его начало, лишь на одном мобилизованный калмык, увидев приближающихся дунган, вскочил на коня и прискакал с этим известием в Урумчи. Командование сидело за праздничным столом и никак не хотело верить в такое неподходящее известие, однако начавшийся артобстрел города заставил их соображать быстрее. Тем временем дунгане, обложив Урумчи, двинулись на Чугучак. Чугучак был захвачен ими с ходу и так же с ходу оставлен под давлением 21-го стрелкового полка Красной Армии. Дунгане отступили на Манас, затем повернули на Кульджу. Еще 26 ноября кульджинский губернатор Чен Пей-янь перешел на сторону восставших, арестовав своего военного советника полковника Вяткина. Он захватил оружейный склад и вооружив всех, кого только можно было поймать на кульджинском базаре, двинулся на соединение с дунганской армией. Тем временем в окруженный Урумчи были посланы два самолета, которые, побомбив дунганские позиции, приземлились у дома Гумырко. Хотя бомбежка не нанесла дунганам большого урона, психологически к встрече с воздушным противником они не были готовы. 1-й полк двинулся на соединение с частями Красной Армии. В ночном бою, в котором погибли Рыхликов, Красиков, Турушев, Соломахин, Пугин, казаки прорвали окружение и вышли к крепости Саньчжи, занятой уже к тому времени советским 21-м полком под командованием Волгина. В крепости находились также 60 кавалеристов под командованием Иманова. На следующий день произошел новый бой, но заставить дунган снять осаду с Урумчи не удалось.
Через два дня прибыло подкрепление — пехота на 45 грузовиках под командованием Белова и батальон китайской пехоты. Наутро дунгане были атакованы на берегу реки Тутун, в 50 километрах от Урумчи. В ходе боев, длившихся несколько дней, дунгане были окружены, часть их была порублена на льду казаками, другая часть была прижата к горам и также уничтожена. На льду остались лежать около двухсот зарубленных повстанцев. Группа мятежников, двинувшаяся на соединение с войсками кульджинского губернатора, была окружена и в скоротечном бою уничтожена. Трехтысячный отряд генерала Чен Пей-яня постигла та же участь на горной дороге Кульджа-Аксу, замерзшие остатки отряда разбежались. Изменник-губернатор, поняв, что дело проиграно, застрелился. Его озлобленный заместитель расстрелял в Кульдже посланника Шен Ши-цая, маньчжурского полковника.
16 февраля Ма снял осаду со столицы и отступил на Даванчен, пытаясь там закрепиться. В мерзлой земле были вырыты окопы полного профиля, но долго сидеть в окопах может только хорошо обученная вышколенная армия, а не дунганское воинство. Под Даванченом дунгане в последний раз пытались перехватить инициативу, но сила была уже не на их стороне. Против них было сосредоточено до 10 тысяч пехоты и кавалерии, 6 броневиков, 11 самолетов, 28 орудий. Несмотря на отчаянную атаку в пешем строю, дунганам пришлось отступить, бросив разрушенную крепость. В этом бою Ма Цзу-ин потерял две тысячи убитыми и всего двести пленными — в плен брали редко.
Затем дунгане без боя оставили Сэйгу и стали отступать на Кашгар, где в Новом городе их поджидали соратники под командованием Ма Чан-цана. Русскими частями был занят Турфан. Уйгуры под командованием Йолбарс-хана отступили в Хами, но и там долго не задержались. Отступив в Аратам, они прислали парламентеров для переговоров. Дунгане беспорядочно отступали, но молодой генерал еще верил в свою счастливую звезду. Бектиев пытался блокировать его в Кашгаре, для чего бывший союзник Ма Цзу-ина Хаджи Нияз, которому был обещан пост главы мусульман юга Синьцзяна, со своими джигитами должен был задержать дунган, обороняя дорогу Токсун-Карашар, а полковник Антонов должен был соединиться с подкреплением под командованием Хлыновского, шедшим из Кульджи в Карашар. Если бы это удалось, дунгане попали бы в котел и им бы осталось либо сдаться, либо двигаться через пустыню в Хотан, а это была бы верная гибель. Но генерал Ма, прорвав уйгурскую оборону, ушел Кашгарию. Уйгуры, хотя и численно превосходили дунган, были плохо вооружены. Ходжа Нияз отступил в Аксу, чтобы привести свои войска в порядок.
В Корле Ма конфисковал четыре грузовика, принадлежавших экспедиции, нанятой нанкинским правительством якобы для проведения геодезических работ с целью строительства дороги, но, по-видимому, цели ее были иные. Хотя авиация пыталась разбомбить эти грузовики, Ма Цзу-ину со своим верным соратником Ма Хо-саном удалось уехать из городка невредимыми. Следом двинулась разгромленная повстанческая армия, грабя и уничтожая все на своем пути. По обочинам дороги валялись раненые, в муках дожидаясь смерти — Ма Цзу-ин не обременял себя такими излишествами как госпитали. Дунгане еще пытались как-то задержать продвижение русских, устраивая засады и нападая по ночам на казачьи разъезды, но безуспешно.
Прибыв с небольшим отрядом в Кашгар, Ма Цзу-ин объявил себя посланцем центрального правительства. Местное население, вконец измученное войной и деятельностью провозглашенной в сентябре 1933 года «Исламской Восточной Туркестанской республики», вначале восприняло Ма Цзу-ина как действительного восстановителя спокойствия. Его подручному Ма Фу-сану даже удалось временно захватить город Янгихисахр, но уйгурское войско под командованием Махмуда отступило на Хотан в полном боевом порядке в ожидании более благоприятного момента. Дунгане напали на консульство Великобритании в Кашгаре и убили несколько его работников. Подобные действия не вызывали одобрения у местных жителей. Правительство «Исламской Восточной Туркестанской республики» пыталось добиться международного признания, посланцы его главы Сабита Домуллы побывали в Афганистане, Персии, Индии и даже в Ташкенте, но нигде не были приняты как представители независимого государства. На митинге в Кашгаре Ма Цзу-ин призывал жителей вступить в свое войско, где они покроют себя славой как борцы с неверными. Выступившие старики просили оставить этот край в покое, так как за три года войны они потеряли все и командовать скоро будет некем.
Тем временем генерал Бектиев медленно, но верно продвигался к Кашгару. 14 марта была взята Куча, дунгане пытались закрепиться на правом берегу реки Чирчен-Дарьи, но она была форсирована русско-китайскими войсками. Вскоре все города вдоль южных отрогов Тянь-Шаня оказались в руках Бектиева. 12 апреля казаками практически без боя был занят Аксу, после чего русская бригада не оказывала почти никакого давления на дунган, позволяя им покончить с мятежной «республикой».
В это время Ма Цзу-ин посетил советское консульство в Кашгаре. О чем он говорил с консулом Максом Думписом, осталось в секрете, но 5 июля грузовик в котором сидели сам Ма, несколько его офицеров и сотрудник советского консульства, пересек возле Иркештама китайско-советскую границу. В СССР Ма Цзу-ин попросил политического убежища, после чего был перевезен в Алма-Ату, затем в Москву, где прожил два года до своей смерти. Умер он при загадочных обстоятельствах, ходили слухи, что его отравили. Во всяком случае, так объясняет его конец Шен Ши-цай, посетивший Москву в 1938 году. …Через две недели Бектиев занял Кашгар, остатки дунганских войск под командованием Ма Хо-сана, заняв несколько городков на южной окраине пустыни Такла-Макан, продержались еще три года, не предпринимая никаких активных действий. Война практически закончилась. Премьер «Исламской Восточной Туркестанской республики» Сабит Домулла был повешен в конце июня в Аксу, но провинциальное правительство не приложило к этому никаких усилий, это сделали подручные Хаджи Нияза. За заслуги перед правительством провинции Хаджи Нияз был назначен пожизненным гражданским губернатором Синцзяна — китайцы всегда были большими выдумщиками на громкие и ни к чему не обязывающие титулы. Не напоминает ли это читателю кое-что? Действенность древнего китайского правила «уничтожать варваров руками самих варваров» еще раз было продемонстрировано Синцзяну. В сентябре представители Ма Хо-сана заключили с провинциальным правительством договор о прекращении огня.
Красноармейцы покинули Синцзян. Для казаков тоже наступил отдых, но по домам их не отпускали до первых признаков неповиновения, которые не замедлили проявиться в 3-м полку, расквартированном в то время в Аксу. Поводом послужило намерение командования перевести полк в Хами для несения гарнизонной службы. Естественно, известие о переводе полка к черту на рога вызвало недовольство казаков. Многие находились в строю уже четвертый год, и после того, как угроза русскому населению провинции миновала, не видели смысла в продолжении службы, тем более, что боевые действия кончились и платить стали вдвое меньше. Утром весь полк высыпал на площадь с криками о роспуске по домам, требованиями возврата наградных денег, жалобами на амуницию и т. д. Генерал Чернов вышел к казакам в сопровождении начштаба полковника Шота, выслушал их, но внятных объяснений, куда делся миллион ланов, полученных в награду от градоначальника Манаса, дать не смог. Погорланив, казаки разошлись. На следующий день прибыл генерал Бектиев. Как водится, смутьянов стали вызывать на допрос в штаб, никаких наказаний за этим не последовало и через несколько дней началась демобилизация. Казакам выдали жалованье за месяц вперед и коня, с этим они и возвращались по домам. Русская община потеряла в этой войне около полутора тысяч человек.
Шен Ши-цай стал красным милитаристом, впоследствии он вступил в ВКП(б). Чтобы в полной мере оценить действия Шен Ши-цая и не представлять его примитивным властолюбцем, которому наплевать на интересы отечества, надо представить себе положение, в котором находился Китай в 1934 году. Китай не представлял собой единого государственного организма, отношения со многими провинциями походили на отношения Москвы с Чечней. Маньчжурия была оккупирована японцами и на ее территории было создано государство Маньчжоу-Го, оккупирована была также провинция Чжехол. Хотя формально Япония и Китай не находились в состоянии войны, бои на линии соприкосновения японских и китайских войск были постоянными и китайцы несли немалые потери. Но наибольшую опасность представляли, по мнению Гоминдана, коммунисты, захватившие власть в провинции Чжанси. В 1934 году нанкинское правительство предприняло попытку ликвидировать это, по их мнению, осиное гнездо, возглавляемое Мао Цзе-дуном. В операции было задействовано до миллиона солдат и триста самолетов, но коммунистической армии под командованием Чжу Дэ удалось прорвать фронт и начать Великий поход, который привел их к победе в 1949 году. Как видно, в подобной ситуации Шен Ши-цаю приходилось рассчитывать только на себя, и время показало, что Синьцзян не был отторгнут от Китая и не стал второй Монголией, вторым Тайванем или шестнадцатой советской республикой…
