С одной стороны Петрушка – кукла, но не простая, это кукла-перчатка. А с другой — яркий и узнаваемый характер, совсем как у персонажей-масок.
В толковом словаре Даля Петрушка назван куклой балаганной, русским шутом, потешником и стариком в красном кафтане и красном колпаке. Происхождение этого потешника и остряка с весьма вздорным характером спорно.
Похоже, что народный театр кукол существовал на Руси ещё в семнадцатом веке. По крайней мере, такие представления описывает в своих записках о Московии секретарь Галштинского посольства Адам Олеарий. Он посещал московские земли в тридцатых годах того столетия. В своём путевом дневнике Олеарий говорит о скоморохах-музыкантах, которые развлекали гостей. Они играли, плясали и пели песни в честь великого государя Михаила Фёдоровича, а также показывали различные кукольные сценки, достаточно фривольные, поскольку немецкий путешественник с возмущением отмечает, что их зрителями были даже дети.
Но Олеарий не упоминает имени Петрушка. В те времена герой кукольной комедии, скорее всего, носил имя Ивашка, в честь Иванушки-дурачка и выглядел несколько иначе, чем знакомый нам сегодня Петрушка. Впервые имя Петрушка встречается лишь в 19-м веке в очерке Дмитрия Васильевича Григоровича в очерке «Петербургские шарманщики», написанном в 1843 году. Григорович отмечал, что начальниками шарманочного промысла и кукольной комедии были итальянцы. Но к 30-м годам 19-го века сами они уже по дворам не ходили, а нанимали для этого работников.
Заглавным героем в кукольной комедии тех лет оставался итальянский Пульчинелло, однако вместе с ним действовали и русские персонажи, а вскоре у главного героя появился двойник –русский Петрушка. Постепенно итальянское имя вовсе ушло из комедии, а Петрушка приобрёл отчество и фамилию, став Петром Ивановичем Уксусовым, или Ванькой-Рататуем. Кстати, прозвище Рататуй даёт основание заподозрить в русском Петрушке французские корни, хотя и не исключено просто влияние недавней войны с французами и привезённого русскими солдатами необычного для русского уха слова.
Но всё-таки в происхождении имени Петрушка лидирует итальянская версия. Правда, отечественного происхождения. Своё имя, как полагают некоторые исследователи, он получил в наследство от любимого шута императрицы Анны Иоановны – неаполитанца по происхождению Пьетро Миро Педрилло (ха-ха!). Одно из его прозвищ –Петруха Фарнас, или Петрушка. Шут Педрилло стал героем множества исторических анекдотов, а его похождения изображались на лубочных картинках. Возможно, что они же стали основой для балаганных представлений. Что же это было за представление? Его колоритное описание мы находим в описаниях замечательного русского художника Александра Николаевича Бенуа:
«Первыми представлениями, которыми я забавлялся, были спектакли Петрушки. Уже издали слышится пронзительный визг, хохот и какие-то слова. Всё это, произносится петрушечником через специальную машину, которую он клал себе за щёку. Тот же звук удастся воспроизвести, если зажать себе нос. Быстро расставляются ситцевые пёстрые ширмы, музыкант кладёт свою шарманку на складные козлы, гнусавые и жалобные звуки, производимые ею, настраивают на особый лад. И вот появляется над ширмами крошечный и очень уродливый человечек. У него огромный нос, на голове остроконечный колпак с красным верхом, он необычайно подвижен и юрок. Ручки у него крохотные, но ими он очень выразительно жестикулирует. Свои же тоненькие ножки он ловко перекинул через борт ширмы. Сразу же Петрушка задирает шарманщика глупыми и дерзкими вопросами. Но вот наступает роковая развязка. Внезапно рядом с Петрушкой появляется собранная в мягкий комочек фигурка. Петрушка ею крайне заинтересовывается, гнусаво спрашивает у музыканта, что это такое. Музыкант отвечает: «Просто барашек.» Петрушка в восторге гладит барашка, садится на него сверху, барашек делает два-три тура по борту ширмы и затем неожиданно сбрасывает его, выпрямляется, и оказывается совсем не барашком, а самим чёртом! Рогатый, весь обросший чёрными волосами, с крючковатым носом и длинным красным языком, торчащим из зубастой пасти. Чёрт бодает Петрушку и безжалостно треплет его, так что ручки и ножки болтаются во все стороны, а затем тащит его в Преисподнюю. Ещё раза два или три жалкое тело Петрушки взлетает из каких-то недр высоко-высоко, а затем слышится только его предсмертный вопль и наступает жуткая тишина».
Что могло означать это кукольное действие? Конечно, это был балаган, бурлескный праздник, но в то же время в гротескной форме перед зрителями разворачивается вся драма человеческой жизни. И всё-таки в этом уличном представлении действовала особая сила. По мнению замечательного русского учёного и богослова, священника Павла Флоренского,
«Кукла из тряпок, кусков дерева, бумажной массы, совершенно явно оживает и действует самостоятельно. Представление начинается игрою, но далее врастает вглубь жизни и граничит то с магией, то с мистерией. Тайный механизм любой мистерии – это сопереживание, которое преображает человека. Так и кукла возвращает человека к детству».
Ну а детство, как считал Флоренский, это «самое глубокое и самое заветное, в нас живущее, но от нас плотно занавешенное. Через возвращение в мир детства мы прикасаемся к утраченной цельности и гармонии. Кукольный праздник способен воссоединить людей, дать им возможность увидеть утраченный Эдем. Ведь через кукольный театр мы вновь вступаем в общение друг с другом в самом заветном, что храним обычно, каждый про себя. Как тайну.»
Лебединой песней Петрушки стал знаменитый балет Игоря Стравинского 1911 года. Либретто для него было написано уже знакомым нам Бенуа в соавторстве с самим композитором. По замыслу Стравинского, теперь уже балетное действо должно было явить образ игрушечного плясуна, сорвавшегося с цепи, который своими каскадами дьявольских сольфеджио выводит из себя оркестр, отвечающий ему угрожающими фанфарами. Завязывается схватка, которая завершается протяжной жалобой изнемогающего от усталости плясуна. В финале Петрушка, как и водится, погибает, но затем его призрак появляется на крыше балагана и грозит своим мучителям.
В начале двадцатого века гротескная кукольная комедия начала сглаживать свои острые углы и заметно упрощаться. Петрушечники становятся завсегдатаями на детских праздниках новогодних ёлках. Из кукольных фарсов исчезает простонародная речь, и речи Петрушки утратили былую остроту, а сам он стал более мирным и благовоспитанным, никого уже не убивал, и лишь замахивался дубинкой на своих врагов. Облагородившийся Петрушка – совсем иной, и мы вряд ли узнаем в современной кукле рискового задиру и охальника былых времён.
